Иван Дорба - Свой среди чужих. В омуте истины

— Наверно, поссорился с вашим соседом? — улыбнулась Элен.

—К советам из ЦК, сами понимаете, надо прислушиваться. И Кавтарадзе стал моим редактором. Прошло какое-то время. Я познакомилась с его милой женой и маленькой дочерью. И вот как-то он заболел и слег в больницу. Прошла неделя, и я посчитала своим долгом его посетить. Поговорила с врачами, те заверили, что «идет на поправку!» Потом зашла к нему в палату и просидела возле него с добрый час и со спокойной совестью вернулась домой. А спустя несколько часов после моего ухода, ночью, его увезли на Лубянку... — Александра Петровна неторопливо допила кофе, и, грустно улыбнувшись, продолжала:

— Вскоре я заметила странную ко мне перемену в отноше­нии людей. Писатели уже не толпились у меня в приемной. Все реже появлялись «друзья»—Саша Фадеев, Леня Соболев, Костя Симонов... И вдруг в «Правде» появилось сообщение о том, что расстрелян враг народа Серго Иванович Кавтарадзе. А на другой день в издательстве было назначено партийное собрание. На повестке дня стоял один вопрос: «О непозволительной дружбе заведующей редакцией большевика с семнадцатого года Алек­сандры Петровны Павловой-Рябининой с ныне расстрелянным врагом народа Кавтарадзе». Секретарь парткома Гослитиздата подготовил «честных коммунистов» неплохо, чтобы остальные послушно пели им в унисон. А выступить и сказать «свое мне­ние» должны были все. Собрание длилось до утра и единогласно постановило исключить меня из партии за дружбу с ныне рас­стрелянным врагом народа. В заключительном слове я сказала: «Да! Я поняла, что мне нет места среди вас!» Это мое заявление подействовало сильней, чем то, как я встречала выступления ораторов презрительной улыбкой. В отместку было решено тут же отправить резолюцию в райком...

— Я не знала, что у вас были такие си гран малёр, большие беды! — покачала головой Элен.

— Писатели перестали меня узнавать, а кое-кто, завидя меня, переходил на другую сторону улицы. И когда возле ЦДЛ ко мне подошел поэт Голодный с широко распростертыми руками, я осторожно его предупредила: «Миша, ты разве не знаешь?» А он обнял меня и, усмехаясь, воскликнул: «Как не знать, дорогая!» — Потом стал расспрашивать, возмущаться и долго меня не отпускал...

— Так талантливые люди своими поступками, в задушевной беседе, в суждениях обогащают ум, окрыляют душу, меняют взгляды на происходящее, избавляются от большевистской не­терпимости и рабского повиновения! — не удержался я. И тут же поймал укоризненный взгляд хозяйки.

— Опасаясь ареста, я уехала с сыном к старшей сестре в Ленинград. Прошел месяц, другой, я успокоилась и вернулась к себе в Москву, на Кудринку. На той же неделе мне позвонил из ЦК Поликарпов: «Хватит, Александра Петровна, капризничать! Возвращайтесь на работу!» В тот же день принесли постанов­ление райкома: считать решение парткома Гослитиздата недей­ствительным и пожелание немедленно вернуться на работу...

— Интересно... и какова была реакция сослуживцев?

—Начальство извинилось, партийные «товарищи» встрети­ли подчеркнуто вежливо, а беспартийные не скрывали радости. Что же касается писателей, то они, будто ничего не происходи­ло, как ни в чем не бывало снова затолпились в приемной. Вот такова наша действительность, — подытожила Александра Петровна.

Гостья стала прощаться, пообещав на днях прийти за от­ветом.

После ее ухода я прогладил горячим утюгом письмо Байда­лакова. И не ошибся, тайнопись была четкая, ясная:

«Мы выросли в могучую силу. Владимир давно не одинок— у него больше, чем со мной. Нам нужно знать:

1. Чем и как можно ему помочь?

2. Каковы его возможности, планы и достижения.

3. Можно ли будет считать опорной точкой и как, если мож­но, это можно осуществить в будущем.

4. Его оценку положения, его прогнозы и советы, что и как нам делать.

5. Кто передатчик, что он знает и может знать.

Я переехал к балерине Ляле. Сергеевич и Леонидович ближе работают как герои.

Работа же возросла непомерно. Слились с новым пополне­нием. Стали взрослыми, единственными и (новое) поколение отбросили. Чудесная молодежь пополняет семью. Не только верим, но из опыта военной генеральной репетиции знаем, что своего добьемся. Помогай тебе Бог!»

Обсудив письма, приход и поведение француженки и наше собственное, позвонил Борису Григорьевичу и попросил его приехать, намекнув о гостье. Он обещал тут же приехал». А меня тем временем разбирало любопытство: как из зека «внутренней» тюрьмы Кавтарадзе превратился в посла СССР в Румынии? Но я решил: «Не стану спрашивать, если захочет, сама расскажет!»

Александра Петровна, глядя на меня и словно читая мои мысли, лукаво улыбнувшись, бросила:

— Ты не любопытный! А еще считаешь себя разведчиком! Так вот, история с Кавтарадзе преподала мне хороший урок, я поняла, что все наши беды происходят оттого, что материя правит нашим духом.

— Это зависит от самого человека. Ты ведь рассказывала, как во время Гражданской войны твой подвыпивший мичман Павлов, подстрекаемый помощниками-матросами, не глядя, готовился подписывать смертные приговоры «по решению военно-полевого суда», а ты, стараясь помешать кровавой вак­ханалии, клала свою руку на его и ласково просила: «Сережа, отложи решение до завтра, утро вечера мудреней», — и лицо его менялось, он отодвигал приговоры и поднимался... Кто строил свое благополучие на несчастье других, неизменно был наказан. Ты лучше меня знаешь, какая участь постигает этих людей. А черт меня толкает сейчас повторить их ошибку. Ты умная, помоги. Повести борьбу надо не с этими так называе­мыми врагами родины из НТС, они по-своему любят ее и видят небольшевистской и на свой лад перекроенной, а с теми, кто стоит за их спиной. Помоги дать такую «оценку положения» из пункта четвертого, чтобы охладить их пыл... Если раньше твоя ласковая рука спасала от смерти людей, пусть это сделает сейчас твой острый ум, твой богатый опыт, — и, погладив Алю по голове, я поцеловал ей руку.

— Ты, Альмаро, молодец! Согласна с тобой, но лишь в какой-то мере. То, за что мы взялись, не делается чистыми ру­ками. Твои товарищи, став на иждивение английской разведки, их запачкали больше, поскольку станут выполнять все, что она прикажет! Или, думаешь, будут искать лазейки, чтобы как-то не повредить Родине? — Она с сомнением покачала головой, потом пробежала взглядом по тексту проявленного письма, заметила: — Ну что ж, постараемся дать эту возможность, а там посмотрим... Тянуть, тянуть, тянуть и, конечно, никаких «опорных точек»!..

Звонок в дверях прервал нашу беседу. Пришел майор Ефременко. Сказав, что торопится, он взял письмо, наспех расспросил о визите и, пообещав приехать завтра «вечерком», посоветовал подумать об ответе. Потом, спохватившись, про­тянул письмо обратно, подождал, пока я сделаю его копию, и, распрощавшись, уехал.