Анатолий Стась - Подземный факел

Полковник нажал кнопку звонка.

Лысого плохо слушались ноги. Он пошел к двери, пошатываясь как пьяный. У порога оглянулся, хотел что-то оказать, но только пожевал губами и отвернулся. Петришин перехватил его взгляд. Это был взгляд затравленного зверя, наполненный бессильной злобной ненавистью.

Обитые темно-вишневым дерматином двери мягко закрылись за ним.

Шелест обошел вокруг стола, остановился против майора, заложив руки за спину.

— Сидите, сидите… Что теперь скажете, психолог? Не изменили своего мнения?

— Нет! Кобец имел задание встретиться с Горишним. Это уже ясно. Но я убежден по-прежнему; Горишний такого посланца не ждал. Органической связи с бандеровским сбродом он не имел никогда. В молодости проявил малодушие, это так. Но не думайте, Терентий Свиридович, что я защищаю Горишнего, потому что помогал ему устроиться после всех бед…

— Я так не думаю, Арсений Тарасович. Продолжайте.

— Когда он стоял передо мной в яру, заросший и оборванный, плакал и клялся, что его насильно затащили в бандеровскую стаю, я не верил ни одному его слову. В детстве мы с Горишним вместе лазали в чужие сады… Мне хотелось разрядить в него обойму. Я пожалел, что не встретился с ним на полчаса раньше. Но он не врал мне. Материалы следствия сохранились. Было установлено, что Грицько Горишний, или Вепрь, как грозно окрестил его Гандзя-Мацюк, оказался среди бандитов не по своей воле. Его увели в лес, угрожая расправой. Он находился у Мацюка недолго, на его совести нет преступлений. Больше того, Горишний, как выяснилось, спас от смерти старого почтальона Богдана Проця и его дочь с хутора Вербцы. Банда пришла на хутор, когда мы уже догоняли ее. Мацюк приказал повесить почтальона, а хату его сжечь за то, что он приносил людям газеты. Горишнему удалось предупредить старика, и тот с дочерью успел бежать. Проць все это показал на следствии. Зафиксирован в документах и еще один эпизод. О нем рассказал милиционер Кушнир. Бандиты схватили его в лесу, подстрелив под ним коня. Милиционеру удалось уйти с бандитского бивуака, причем Горишний видел, как тот уползал в кусты, и не препятствовал побегу. На очной ставке с Горишним Кушнир узнал его и подтвердил все это. Горишнего простили. Эти факты надо учитывать, Терентий Свиридович.

— Никто и не собирается брать во внимание только то, что не в пользу Горишнего. — Шелест постучал согнутым пальцем по записной книжке, в которой лежала записка к Вепрю. — Главарь банды, конечно, знал, что Горишний не принадлежит к верным ему головорезам. Почему же через столько лет старые «друзья» вспомнили о Вепре и сочли нужным установить с ним контакт?

— Им стало известно о дальнейшей жизни Горишнего, — сказал Петришин. — После ликвидации банды он вскоре вернулся в свое село. Мне думается, те, кто направили Лысого сюда, рассуждали примерно так: Вепрю удалось выскользнуть из-под пуль пограничников в Гнилом Яру, о его связи с бандеровцами советским органам госбезопасности неизвестно, Горишний сумел замести следы, скрыть прошлое. Конечно, своего прошлого он боится. Если напомнить ему про старое да пригрозить, он будет выполнять все, что от него потребуют. Как видно, Гандзя-Мацюк где-то на Западе снова всплыл на поверхность и протягивает свои щупальца сюда. Жаль, мы прозевали его в сорок четвертом… Мацюку сейчас понадобились на советской территории свои люди. Вот и пришлось вспомнить Горишнего. Естественно, исчезновение Кобца вызовет у его хозяев за границей тревогу. Они будут догадываться о его провале. Но вряд ли и после этого оставят Горишнего в покое. Они уверены, что Вепрь известен только им, а мы о нем ничего не знаем. Не исключено, что к Горишнему еще раз явится кто-нибудь с «приветом».

— Может и такое статься, — согласился полковник и утомленно спросил: — Какие же ваши предложения?

— Послушаем, что скажет завтра задержанный. Мы не знаем главного: какие у него были виды на Вепря. Ну, а потом придется поговорить с Горишним откровенно.

На лице Шелеста промелькнула тень. Он крепко сжал губы, задумался. Седая голова склонилась, оперлась щекой на твердый кулак. Оголилось запястье руки. Розовый широкий рубец спускался от ладони вниз, прячась в рукаве белой рубашки.

Кабинет погрузился в сумерки. За окном в небе проплыл треугольник разноцветных огней, послышался размеренный гул моторов. Разворачиваясь над городом, рейсовый пассажирский самолет шел на посадку.

«Десятый час», — подумал Петришин. Он хотел было тихо выйти, вызвать для полковника машину.

Шелест вдруг негромко заговорил:

— Был у меня друг. Львовский столяр-краснодеревщик. В один день принимали нас в партию. Сидели в одной камере в «Бригидках». Хороший товарищ был, настоящий коммунист. Под Гвадалахарой франкисты выбросили белый флаг. Сергея и меня послали к их окопам парламентерами. Шли мы без оружия, в полный рост, открыто. Фашисты и ударили из пулемета. Я приполз к своим, обливаясь кровью, а Сергей уже не поднялся… Мы были молоды. Мы тогда еще не распознали всей глубины подлости тех, кто стоит по ту сторону баррикад. За доверчивость расплачивались дорогой ценой. Людям надо верить. Но сначала надо убедиться, что они люди. Слышите, Арсений Тарасович? — голос полковника зазвенел металлом. — Чувства свои кладите на одну полку, а трезвый ум — на другую. Я понимаю вас. И я не против Горишнего. Споткнулся хлопец в молодости, что же, на свалку его, чертом на него смотреть всю жизнь? Неверно! Но не спешите, майор, с откровенностью. Я буду рад, если вы окажетесь правы. У Горишнего еще все впереди. А проверить его придется. Поручите лейтенанту Валигуре.

Раздался телефонный звонок. В темноте щелкнул рычаг.

Секунду Шелест слушал спокойно. Потом резко встал.

— Где? На мосту? Да не мямлите вы! Докладывайте как следует!

Тревога в голосе Шелеста передалась Петришину. Он почувствовал: случилось что-то неприятное. Невольно майор тоже поднялся, прислушиваясь к каждому слову.

— Комендант пойдет под суд, — уже спокойно бросил в трубку Шелест. — Надо было предупредить меня. Значит, надежды никакой? Сейчас еду. Ждите.

На столе вспыхнула лампа. Свет упал на гневное лицо полковника. Он глухо пояснил:

— Кобец разбился насмерть. Проезжали через мост, он выбросился из машины с пятнадцатиметровой высоты. Его везли в открытом газике. Комендант, видите, распорядился покрасить спецмашину… Завтра, майор, Кобец уже ничего не скажет нам.

Каждый, кто путешествовал по железной дороге через Киев и дальше на юго-восток от Днепра, непременно проезжал станцию Даньки. Аккуратный домик вокзала летом утопает в зелени пышных акаций, в густом сплетении дикого винограда, а зимой, надев белый наряд, деревья прикрывают вокзал полупрозрачной белой стеной.