Анатолий Стась - Подземный факел

— Новостей много, — тихо сказала она и все еще стояла, опустив глаза, носком туфли поправляя сдвинувшийся в сторону коврик.

— День чудесный, весной на дворе пахнет, — снимая шинель, проговорил Петришин. — Выходной сегодня, а вы дома.

Олеся показала глазами на дверь, которая вела в гостиную:

— Дядя часто забывает о выходных днях. Разве так можно, Арсений Тарасович? Вам ничего, а ему отдыхать надо, у него больное сердце.

— Значит, я виновник его забот в дни отдыха?

— Что вы! Наоборот. — Спохватившись, она тут же добавила: — Наоборот, когда вы с дядей, мне почему-то кажется, что он всегда чувствует себя хорошо.

Из-за двери послышался голос Шелеста:

— Заходите, майор, заходите. Что вам кляузничает там студентка?

Девушка слегка покраснела и, видно стыдясь своей смелости, по-дружески кивнула Петришину, пропуская его в гостиную.

Шелест сидел на диване, обложившись газетами. Шелковая тенниска и тщательно выглаженные шоколадного цвета брюки молодили его. На лице не видно было усталости, как будто он отдыхал перед этим по крайней мере неделю.

— Привет, Арсений Тарасович, привет! Садитесь. Я побеспокоил вас в выходной день не случайно. Лейтенант Валигура доложил: ночью Горишнего навестили. Женщина. Валигура проводил ее до Остудиева. Она оказалась дочкой покойного униатского священника Квитчинского. Во время оккупации служила переводчицей в жандармерии.

— А что Горишний? — скрывая волнение, спросил Петришин.

— Валигура вернулся в село утром. Горишнего дома уже не было. Странно, что он уехал в воскресенье, не побыв с семьей. Не кажется ли вам, что наступило время встретиться нам с Горишним? Или вы уверены, что он сам придет к нам?

— Думаю, придет. Если визит гостьи связан со старым, он должен прийти.

— Будем надеяться, — сухо сказал Шелест. По лицу майора пробежала тень. Полковник отложил газету в сторону, уже мягче продолжал: — Понимаю, Арсений Тарасович. Трудно разочаровываться в человеке. Но иначе мы не можем, не имеем права… Если Горишний не придет сегодня сам, придется съездить к нему. Но еще не все потеряно. Сейчас без четверти два. До вечера еще много времени. Будем надеяться. А теперь обедать, юноша, — закончил Шелест, меняя тему разговора.

— Спасибо, Терентий Свиридович. Я только что…

— Оставьте. Знаю, как было «только что». Столовая, винегрет и кефир. По себе знаю. А теперь у меня хозяйка в доме, — голос полковника звучал с хитрецой. — И еще какая хозяйка, правда ведь?

Они втроем сидели за столом. Отпивая маленькими глотками кофе, Петришин незаметно посматривал на Олесю. Она сидела напротив, замечала его взгляды и улыбалась.

Обед подходил к концу, когда за стеной раздалась трель телефонного звонка. Петришин с надеждой посмотрел на полковника. «Может, Горишний?»

Шелест быстро вернулся из кабинета.

— Ну, молодые люди, я вынужден отлучиться на часок. А вы смотрите, телевизор. Подождите меня, Арсений Тарасович, я скоро вернусь. А ты, студентка, — он погрозил Олесе пальцем, — не вздумай снова уткнуться в книги. На сегодня хватит. Развлекай гостя, чтобы не заскучал. — У глаз Шелеста сбежались лукавые морщинки.

Майор и Олеся остались вдвоем. На матовом экране телевизора мелькали кадры из какого-то фильма. Фешенебельные виллы и роскошные лимузины, мужчины в смокингах, огни реклам, стук биллиардных шаров, дым сигар, суетня ресторанных официантов.

— Вам нравится? — спросила Олеся.

— Не очень…

Щелкнул выключатель. Экран медленно погас.

— Не возражаете, Арсений Тарасович? Давайте лучше поговорим, — просто сказала она.

Незаметно шло время. Олеся рассказывала об институте, о том, как сначала терялась в большом городе, скучала о своем селе, о реке Горынь. А теперь привыкла. Студенческая жизнь такая интересная, и вокруг столько нового…

Майор уже едва не отважился предложить Олесе пойти вечером в театр или в кино, как снова зазвонил телефон. Глянув на будильник, Петришин даже не поверил, что с тех пор, как ушел Шелест, прошло больше часа.

— Арсений Тарасович! — позвала Олеся. — Вас дядя просит.

В трубке послышался знакомый грубоватый баритон.

— Я послал за вами машину. Есть кое-что новое. И передайте моей студентке, что я, пожалуй, вернусь домой поздно. — Шелест сделал паузу, закашлялся или засмеялся, трудно было разобрать. — Свидание на вечер назначать ей не советую, вы тоже освободитесь не раньше моего.

Войдя в служебный кабинет начальника, Петришин увидел на уголке стола разрезанный пакет. Полковник сидел вполоборота к окну, рассматривал какую-то фотографию.

— Не дает вам старик покоя! Верно? Но такая наша служба. — Шелест бросил фотографию на стол, но тут же снова потянулся к ней и передал Петришину. — Взгляните на сию личность. Как бы вы думали, кто это?

Майор взглянул. На снимке было запечатлено лицо уже немолодого, слегка обрюзгшего человека. У него был крупный нос, видимо, светлые и мягкие волосы и такие же брови, высокий узкий лоб. Так выглядел он при жизни, а фотографировали его уже после смерти.

Переведя взгляд на полковника, Петришин взял у него из рук плотный лист бумаги, заполненный машинописью, и углубился в него.

— «Работники госбезопасности Германской Демократической Республики, познакомившись с фотографией неизвестного, который умер, не приходя в сознание, в доме путевого обходчика около железнодорожной станции Синее Озеро, сообщили следующее, — читал майор. — На фото — бывший офицер СС, член нацистской партии с 1935 года Карл Гольбах. Воспользовавшись документами без вести пропавшего антифашиста Гельмута Кюнта, Гольбах выдал себя за жертву гитлеровского режима и работал в уголовной полиции города Гранау (Восточная Германия).

24 ноября прошлого года в г. Гранау было совершено ограбление ювелирного магазина. Полиция напала на след преступников. Во время операции по их задержанию Гольбах одному из них помог бежать и исчез сам, ранив при этом полицейского.

Второй грабитель арестован. Его имя Иосиф Святославович Ощипко. На допросе он показал, что сообщник его, скрывшийся вместе с Гольбахом, называл себя поляком Тадеушем Колендой. В действительности же он уроженец Западной Украины и принадлежал, как и Ощипко, к организации ОУН, группирующейся в Мюнхене. Настоящая фамилия его неизвестна. По описанию Ощипко, возраст «Коленды» лет пятьдесят, он ниже среднего роста, полный, длиннорукий, в момент знакомства с Ощипко носил рыжую бородку».

Увидев, что Петришин прочитал документ, Шелест показал рукой на стопку бумаг.

— Эти материалы присланы нам из Москвы по той причине, что многое, изложенное в них, имеет прямое отношение к нашей с вами, майор, работе. И кажется мне, в Москве адресом не ошиблись. Там проанализировали наше донесение по поводу нарушителя границы, назвавшегося Кобцом. Сопоставили донесение с некоторыми событиями, происшедшими позже и в другом месте, а именно — на станции Даньки возле Днепра, затем в районе станции Синее Озеро, и решили, что между этими событиями и появлением Кобца может существовать определенная связь. Насколько такое предположение правильно, давайте разберемся вместе.