Лев Зильвер - Быть на-чеку!

— Вы должны нам немного помочь, — заявила Витковская и перечислила ряд вопросов о заводе, которые интересовали шпионов. — И не думайте отказываться, — продолжала она. — Связь с братом, скрытая вами, ваша карточка, наконец, сегодняшнее свидание — все это само по себе достаточно убедительно… Но не будем ссориться, лучше останемся хорошими, добрыми родственниками, — закончила Витковская.

И… Игнатюк согласился. Он стал другом и пособником шпионов, врагов государства.

Малодушие, трусость не позволяли ему встать на единственно правильный путь чистосердечного и полного признания.

Не имея достаточно мужества и честности, чтобы разорвать паутину, сплетенную вокруг него, он запутывался в ней все больше и больше, стал предателем и врагом родины.

Так продолжалось несколько месяцев. Встречи стали регулярными. Задания, даваемые Игнатюку, делались все более ответственными и серьезными. У изолгавшегося до конца, жившего все эти дни двойной жизнью Игнатюка все чаще мелькала мысль о самоубийстве, но он продолжал делать свое темное, страшное дело предателя, шпиона.

Вскоре Игнатюк был арестован.

В ходе следствия было установлено, что брат Игнатюка действительно был убит во время гражданской войны в 1920 году.

Горнецкий был немолодым членом партии. За плечами у него значительный революционный путь, годы гражданской войны, несколько ранений в боях с интервентами в 1918–1919 годах.

В 1936 году Горнецкий работал начальником одного из отделов треста, имеющего крупное оборонное значение.

За последнее время у Горнецкого появилась слабость. Он стал сильно выпивать. В кругу приятелей он часто говорил о «небольшом и заслуженном отдыхе после большой и трудной жизни».

Стал завсегдатаем ресторанов. В компании двух-трех собутыльников, обычно сослуживцев, он коротал свои досуги за бутылкой вина.

Работал Горнецкий упорно и много, но все яге выпадали такие «боевые» дни, когда со всеми делами справиться не удавалось. И тогда, вопреки общему запрещению по тресту, Горнецкий туго набивал бумагами свой объемистый портфель: он уносил их дорабатывать домой.

В этот памятный день Горнецкий тоже решил после службы работать дома.

Срочные бумаги, письма, планы заводов — все это нужно было разобрать, прочесть, ответить.

Был хороший весенний вечер. Медленно идя по улице, Горнецкий подумал, что недурно бы немного «зарядиться» перед работой.

Маленькая пивная, в которую он часто заглядывал, возвращаясь домой, гостеприимно раскрыла свои двери.

Вскоре он уже сидел за одним из столиков, с удовольствием попивая холодное пиво.

Дальнейшие события развертывались быстро.

Предоставим слово самому Горнецкому.

— Пива я выпил довольно много. Рядом два незнакомых мне лица завели разговор о войне. Вы понимаете, я же все-таки старый военный. Не утерпел, включился в разговор. Шел спор о военной технике. Я говорил, что наша техника значительно лучше и выше, чем в других государствах, и что спорить со мной нечего, так как я работаю в данной области и достаточно хорошо ее знаю…

Рассказывая все это на следствии, Горнецкий, однако, несколько скромничал. Он более хвастливо говорил о себе в пивной и, горделиво хлопая по портфелю, заявлял о вверенных ему больших тайнах.

В пивной было мало народу. В пылу спора Горнецкий не обратил внимания на то, что к его полупьяным рассуждениям внимательно прислушивается сидящий за соседним столом хорошо одетый мужчина лет сорока — сорока пяти.

Знакомство с соседом завязалось просто. Подсев к столу Горнецкого, незнакомец вмешался в разговор, горячо приняв сторону Горнецкого.

Два часа в пивной прошли скоро и незаметно. Горнецкий и незнакомец, отрекомендовавшийся бухгалтером Жириным, были уже друзьями.

Нежно поддерживая за талию своего нового друга при выходе из пивной, Жирин говорил:

— Так ты заходи ко мне. Компания у меня собирается неплохая: коммунисты, ответработники… Кстати, почему так рано домой? Было бы замечательно подъехать к ресторану «Ливорно» — посидеть часок.

Горнецкий пытался отказаться: у него сегодня еще масса работы.

— Ерунда, ерунда, — уговаривал Жирин. — Какой из тебя сегодня работник. Едем, завтра поработаешь побольше.

Уговорить было нетрудно. «Друзья» оказались в «Ливорно».

Горнецкий вначале чувствовал себя неважно. Мысленно ругал себя за то, что согласился ехать, но вскоре угрызения совести исчезли.

На эстраде оркестр доигрывал какой-то старенький вальс, сменившийся вскоре тягучей цыганской песней.

Приятели пили уже не пиво, а крепкое вино.

Бухгалтер Жирин по счастливой случайности только сегодня получил деньги и мог, как он говорил, позволить себе роскошь израсходовать с приятелем сорок-пятьдесят рублей.

Незаметно летели часы. Жирин усиленно подливал в рюмку Горнецкого. У последнего все сильнее кружилась голова.

Оркестр заиграл плясовую, Жирин стал просить Горнецкого, чтобы он сплясал.

— Кому как не тебе плясать, ты же военный, небось, лихо пляшешь…

Горнецкий был сильно пьян. Жирин казался ему простым, бесхитростным парнем.

— Эх, куда ни шло!

Положив портфель, спотыкаясь, вышел он из-за стола. Пять-десять минут лихо отплясывал, вызывая аплодисменты и смех пьяных посетителей ресторана.

Раскрасневшийся и довольный, он вернулся обратно к столику. Жирина не было. Решив, что приятель сейчас придет, Горнецкий спокойно уселся и стал ждать.

В отуманенное вином сознание не закрадывалось никакого подозрения. Кружилась голова. Чувствовалась небольшая, приятная усталость.

Только через несколько минут он вспомнил о портфеле. Портфеля не было. Чудовищность случившегося ошеломила Горнецкого. Лоб его покрылся испариной.

Он вскочил, оглянулся. Нет, Жирина не видно.

Бросился в раздевальню. Швейцар учтиво сказал, что приятель, с которым пришел Горнецкий, вышел минут пятнадцать назад.

Остаток ночи был кошмарным. Не говоря ничего жене, Горнецкий ждал с нетерпением утра, хоть и не представлял себе, что делать, что предпринять.

В 7 часов утра прозвучал звонок. Он лихорадочно сорвал трубку.

— Да, да, я — Горнецкий!

Голос Жирина:

— Ты, брат, извини меня. Просто сам не знаю, как это произошло. Был сильно пьян. Спьяну и портфель твой захватил. Извини, вынужден был посмотреть твой адрес и телефон. К счастью, обнаружил в портфеле записную книжку. Вот и позвонил…

Горнецкий был счастлив. Встретив Жирина по дороге на работу, он искренно тряс ему руку. Оба посмеялись над случившимся. Договорились встретиться.

Но в сознание Горнецкого вкралось сомнение. Ему все явственнее казалось, что Жирин в тот вечер не был пьян. Он восстанавливал в памяти эпизод за эпизодом, и подозрения крепли. Наконец, не выдержал. Встал, резко захлопнул дверь комнаты и быстрыми шагами, как бы боясь передумать, вышел.