Анатолий Кулемин - Агония обреченных

— Известен. Двадцать шестое июля. Годовщина штурма казарм Монкада. А почему «в предварительном»?.. А потому что мне не известны конкретные задачи тех людей, которых я подобрал. Потому что мне не понятна причина, по которой эти люди не могут принимать участия непосредственно в акции, а должны действовать на подстраховке. Это что, недоверие? Или неверие в наши способности? Все эти вопросы я намеривался выяснить наконец у Гибсона, но, к сожалению, не успел. Может быть, теперь вы сможете мне это объяснить?

Идьигос выслушал эту тираду терпеливо; с неким снисхождением во взгляде.

— Смогу, Хорхе, смогу… — кивнул он с долей превосходящего достоинства. — Это не недоверие и не неверие. Возможности вашей группы и ее способности хорошо известны. Тут дело в другом. — Идьигос выдержал многозначительную паузу, затем продолжил: — Дело в том, что задача операции значительно усложнилась; для исполнительской акции понадобился профессионал. Причем высокого класса. Ваши люди, увы, таковыми не являются, согласитесь.

— А могу я узнать, в чем именно усложнилась операция? — спросил Кастиенте.

Это уточнение он сделал отнюдь не ради любопытства; в условиях строжайшей конспирации оно могло обойтись дорого. Уязвленное самолюбие толкнуло на этот вопрос; в слабой профессиональной подготовке группы Кастиенте еще не упрекал никто.

— Да, можете. — Идьигос вновь посмотрел на Кастиенте с чувством превосходства; для того это не осталось незамеченным. — Акцию следует провести не только в отношении Фиделя Кастро, но и в отношении еще одного человека.

— Вы хотели сказать: двух человек, — поправил Кастиенте. — Его брата, Рауля и Че Гевары?

— Нет. Именно одного. Это русский; он приглашен Фиделем на празднование годовщины в качестве почетного гостя.

— Хрущев? — с замиранием, шепотом спросил Кастиенте.

— Вы что, Хорхе, с ума сошли? — ответил Идьигос и тоже почему-то шепотом. — Хрущев — это война. Этот человек — Гагарин.

Они несколько мгновений сверлили друг друга взглядом: Гарднер — стоя у двери, Бредли — сидя в кресле.

Первым ожил Гарднер. Он подошел к креслу, в котором только что сидел Гелен, но прежде чем сесть, протянул руку:

— Ну, здравствуйте, обер-лейтенант.

— Как вы мне надоели, Гарднер, — проговорил Бредли, но рукопожатием ответил.

Впервые этих двух людей судьба свела в конце апреля сорок пятого в Берлине, когда войска Красной армии штурмовали город. Тогда, раненому Гарднеру унести ноги из Берлина помог Бредли, в то время — обер-лейтенант Кесслер. Гарднер уходил к американцам, и уходил он не с пустыми руками; он прихватил с собой шифры, агентурные списки по Европе, Советскому Союзу и США, финансовые документы по некоторым вкладам в швейцарских банках. Бредли узнал об этом случайно, от следователя Пакстона, который вел его дело тогда, в сорок пятом. То, какие именно документы прихватил с собой Гарднер, Бредли узнал много позже, когда стал иметь доступ в секретные секторы архивов ЦРУ.

Вторично они встретились в конце пятьдесят третьего в Нью-Йорке. Гарднер с партнершей, некоей Эльзой, выполнял секретную миссию по линии организации, расположенной в Латинской Америке. Та встреча была крайне нежелательна для обоих и закончилась она драматично. Гарднер решил ликвидировать Бредли, но тот, разгадав его план, с помощью Марты и Людвига опередил его. В развязке той встречи напарница Гарднера погибла, сам же он, как оказалось, выжил.

Эта была их третья встреча.

— Удивлены?

Бредли был не «удивлен» — поражен. Какой по счету сюрприз за этот вечер преподнес ему Гелен, Бредли уже не знал.

То, что Гарднер выжил, — не страшно. Проблема заключалась в другом. Тогда, перед его «смертью», Бредли дал Гарднеру под запись один адрес и тем самым «втер» его в свою комбинацию, и та комбинация сработала удачно. Однако раз Гарднер выжил, его по поводу той записи — Бредли в этом не сомневался, слишком значимой была та комбинация — расспрашивали агенты ФБР. Что отвечал им Гарднер, как он смог выпутаться тогда и не засветить его, этот вопрос сейчас для Бредли был первостепенным. А то, что он его не засветил, сомнений не вызывало, иначе Бредли был бы арестован в течение часа еще тогда, в декабре пятьдесят третьего.

И как Гарднер преподнес ту историю Гелену, это тоже был очень важный момент. Что-то во всем этом не состыковывалось, не сходилось; не должен был сидеть здесь Бредли, раз Гарднер остался жив. И уж тем более, не должен был Гелен идти на его вербовку или в крайнем случае сделать это он должен был совсем иначе, не через Марту.

Все это необходимо выяснить незамедлительно, но как это сделать, Бредли не знал; ему нужно было выиграть время.

Бредли не ответил, он встал, принес второй стакан и плеснул в оба коньяку.

— Серьезная работа ведется на трезвую голову, а я до вас уже выпил, так что если нет безотлагательных вопросов, все — завтра.

— А сегодня что? Устроим вечер встречи старых друзей?

— Хороши друзья… — Бредли запнулся; Гарднер вдруг сделал предостерегающий жест и, приложив палец к губам, глазами показал на несуществующие отдушины. Красноречивей не скажешь, загадочней — тоже. Бредли удивленно посмотрел на Гарднера, однако, игру принял: кивнул и продолжил, изменив концовку фразы. — Ни разу друг друга не поздравили с Рождеством. Назовем это — вечер воспоминаний и вопросов, так будет точнее.

— У вас есть ко мне вопросы? — Гарднер взял стакан и стал нюхать коньяк, тихонько побалтывая им.

— А у вас ко мне нет?

Гарднер пожал плечами:

— Сами же сказали: все, что касается предстоящей работы, — завтра.

— Все, что касается предстоящей работы, сегодня меня и не интересует. Меня интересует, сколько времени я здесь пробуду, как зовут ту фрау, которая сегодня меня обслуживала, и как мне называть вас.

Гарднер усмехнулся, но ответил вполне серьезно:

— Вы пробудете здесь трое суток, господин Тауберг. Я живу под своим именем — Вилли Гарднер. А на счет фрау… Знаете что, знакомьтесь с ней сами. Все то время, пока вы будете здесь жить, она тоже будет находиться в этом здании. Где находятся кнопки вызова, знаете?

— Знаю, но сегодня на ту кнопку я нажму вряд ли. За встречу?

Они сидели сорок минут; пили часто, но понемногу; оба оставались трезвыми. Весь разговор свелся к воспоминаниям о первой их встрече, их прорыву к американцам и о том, каким чудом они оба остались живы. Об их встрече в Нью-Йорке Гарднер даже не заикнулся.

— Послушайте, Вилли, — слегка заплетающимся языком сказал Бредли; видимость опьянения соблюсти было необходимо. — Сегодня, когда мы сюда приехали, генерал настоятельно рекомендовал мне не покидать этого номера. Секретность и все такое… Это все понятно. Но вместе с вами и в вашем-то присутствии мы можем выйти прогуляться? Хочу подышать свежим воздухом перед сном. А то, что наш разговор на улице не попадет на пленку, — допустил Бредли «нетрезвую оплошность», — не беда. У вас ведь наверняка есть либо диктофон, либо потом суть разговора вы подробно изложите в рапорте шефу.