Иван Цацулин - Опасные тропы

— Я хорошо знаю, что живым отсюда не выйду, и просто не хочу облегчать вам работу, полковник. — Он на минуту задумался. — Вы меня обязательно расстреляете, — он обеими руками сжал лоб. — Впрочем, может быть, вы и правы. Искренность спасет мне жизнь? — он вопросительно посмотрел Соколову в лицо.

— Я ничего не могу обещать вам, решать будет суд, — сухо пояснил полковник. — Суд при разборе вашего дела, естественно, все учтет.

— Хорошо, буду говорить. Пишите: я прибыл сюда для того, чтобы достать ту справку, которую вы нашли в моем тайнике. Вот и все.

— Не сказал бы, что вы поняли до конца свое нынешнее положение, — полковник положил на стол ручку и выпрямился. — Вы, по-видимому, решили сказать нам то, что мы знаем и без вас: обнаруженная у вас секретная справка о работах инженера Шаврова изобличает вас в шпионской деятельности, независимо от того, заблагорассудится вам признать этот факт или нет. — Он снова взялся за ручку: — Вы признаете, что были переброшены в Советский Союз для разведывательной работы в качестве резидента иностранной разведки под кличкой пан Юлиан?

— Признаю, — и, будто убеждая самого себя, шпион передернул плечами и проворчал: — отпираться нет смысла.

— Ваше задание? Конкретно в отношении инженера Шаврова: ограничивалось ли оно только работами Шаврова и им лично?

Резидент испытующе взглянул на Соколова: кажется, он пришел в себя и с обычным для него нахальством решил торговаться.

— Просто так я вам ничего больше не скажу. Если вы гарантируете, что меня не приговорят к смертной казни, я выложу все карты на стол… Только в этом случае! А я мог бы рассказать о таких вещах, которые вам и не снились.

Преодолевая нарастающее раздражение, полковник Соколов сурово сказал:

— Мы с вами не на базаре, а в Комитете государственной безопасности.

— Меня можно обменять, — настаивал шпион.

Соколов не смог скрыть насмешки.

— Вы, наверное, полагаете, что в разведке примут вас с распростертыми объятиями и наградят за то, что вы провалили задание и попались с поличным!

— Я вел себя осторожно и осмотрительно, — с нескрываемой гордостью произнес пан Юлиан.

— И все-таки провалились. Вам казалось верхом ловкости ваше появление в кабинете Брянцева. Но если допустить предположение, что вы заранее знали о предстоящем аресте Гришина, тогда ваше поведение представлялось совсем в ином свете, не так ли? И я установил, что вы действительно заранее узнали о том, что ваш агент провалился. С патриотизмом у вас не вышло. Затем вы понимали, что без труда мы установим настоящую причину смерти Гришина, и тогда, естественно, сам собой встанет вопрос: где же тот, кому отравленный Гришин должен был передать похищенные им документы немедленно по выходе из здания заводоуправления, передать их прежде, чем умрет. Где же и кто этот человек? Поблизости от Гришина никто, кроме вас, замечен не был.

— И все же я перехитрил вас, — неожиданно сказал арестованный. — Вы это чертовски ловко придумали с Дусей Петуховой… Но я вовремя узнал, что после встречи с Гришиным у домика лесничего, пообещав ему помочь разыскать в сейфе директора завода интересовавший его документ, она тотчас отправилась в райотдел КГБ. Остальное мне было ясно, и что ожидало Гришина, я отлично понимал. Единственно, чего я в тот момент недооценил — это беседы с вами, ведь я в самом деле принимал вас за научного работника. Меня душил смех, когда вместе с Гришиным в райотдел забирали и Дусю, а она играла при этом, как на сцене, — он невесть отчего повеселел, воспоминания оживили его, придали ему бодрости. — Скажите, полковник, я, конечно, понимаю, что здесь вопросы задаете вы, но все же скажите, как вы узнали, что именно я резидент иностранной разведки на «Красном Октябре»? Почему вы не поверили Гришину?

И так как полковник ничего ему не ответил, продолжая внимательно слушать его разглагольствования, он ответил сам себе:

— Ах, да, Скунс… Вы, наверное, допрашивали и его, и он сказал, к кому шел… Потом Аист… А Гришин — весь его облик не соответствовал роли резидента в разведке: слишком уж он был жалок, пьяница, распутник. Вы все это учли, а я — нет.

Признание вырвалось у него как-то непроизвольно: видимо, он и в самом деле ранее не подумал об этом несоответствии между образом Гришина и названной им должностью в разведке, которую якобы занимал. Любому мало-мальски опытному работнику КГБ бросилось бы в глаза это несоответствие. Операция была слишком серьезна, чтобы разведка могла доверить ее выполнение первому встречному, опустившемуся прощелыге. Мысль об этом мелькнула в голове Соколова еще там, в кабинете Брянцева. А расхваставшийся шпион не подумал об этом, превращая Гришина в своего двойника, и лишь теперь спохватился. Но и сейчас, решив давать показания, он ничего не сказал такого, о чем Соколову не было бы известно заранее. Однако полковник не хотел мешать ему, его даже забавляла наивная игра этого человека, мечтающего во что бы то ни стало прощупать своего следователя и как-то выяснить, что органам госбезопасности известно о его преступной деятельности и чего следует ожидать. Он определенно стремился как-то успокоить себя.

— Хотел бы обратить ваше внимание, гражданин полковник, на то обстоятельство, что я, собственно, не принес никакого вреда вашей стране, — заговорил он. — О судьбе Виталия Ельшина я не имею ни малейшего представления… Просто мне были вручены его документы — и все! Я пытался похитить секретную справку с завода, это так, но ведь справка-то у вас в руках! На предыдущих допросах вы несколько раз говорили об убийстве мной Глухова и Гришина — внесу ясность в этот вопрос: я не поручал Гришину уничтожать Глухова-Аиста… Сколько угодно можете утверждать иное, но это бездоказательно, всего-навсего ваши предположения, за которые судить меня нельзя. Я не убивал Гришина, он, очевидно, с перепуга сам покончил с собой, в детали этого дела у меня нет настроения вникать, поскольку после того, как Гришин был схвачен вами в кабинете Брянцева, он находился в вашем распоряжении, а не в моем, и отвечать за его судьбу должны вы и сотрудники из райотдела, а не я, не правда ли? Ничего плохого не замышлял я и против Ани Брянцевой, я пошутил — только и всего, наши с ней отношения вполне допускали такие, может быть и нелепые, шутки, вы сами осведомлены об этом, полковник, не так ли? Незачем приписывать мне несуществующие преступления и добиваться от меня ложных показаний. Подобьем итог, гражданин полковник: я должен отвечать за нелегальный переход советской границы, попытку разведывательной деятельности, вот и все. Я понимаю — за это мне грозит суровое наказание, но ведь в мирное время разведчика не принято лишать жизни. Я прошу вас обменять меня; не беспокойтесь, полковник, никто на Западе не будет мешать этой сделке, — шпион самодовольно ухмыльнулся.