Андрей Горняк - Битая ставка

Были поставлены задачи и другим участникам совещания.

— Будьте внимательны и настойчивы,— напутствовал присутствующих Васин.— Враги не могут существовать без баз и связи с местным населением. Ведь их кто-то кормит, снабжает информацией, а может, и укрывает, отводя наши удары. Так ведь? Для вас, товарищ Смирнов, главное — установить пособников и линии связи бандитов. Это поможет выйти на их базу, а значит, найти и места укрытия. Что касается главаря, то Марущак не простой уголовник, а бандит с двадцатилетним опытом. Как-никак бывший вахмистр, а в такой роли их высокопревосходительство дураков не держал. Учтите его возраст, а соответственно и связи ищите. Не забывайте, что он и его единомышленники — политическая банда, слуги фашистов. Перекройте все пути, ведущие к районам возможного укрытия банды, уделите внимание плавням, используйте бойцов местного ополчения, установите тесную связь с руководителями районов и местным населением. Они вам всегда помогут. Ну, желаю успехов, товарищи,— закончил Васин.— Что будет нового, докладывайте. Все свободны.

Хотя ровный тон майора, его внешнее спокойствие не давали повода окружающим для тревоги, но Смирнов чувствовал озабоченность начальника. Сопоставив ее с увиденным сегодня на фронтовой дороге — ка земле и в небе,— он сделал вывод: обстановка сложная, грозящая самыми нежелательными осложнениями. И Васин об этом знает. Он вообще многое видит лучше и дальше других, этот суровый на вид, но очень душевный человек. Сколько уж лет знает его Смирнов и все не перестает восхищаться цельностью этой сильной, мужественной натуры.

На оперативную работу в Красную Армию Васин пришел в 1939 году. А раньше служил на границе, был на партийной работе, потом в системе Наркомата внутренних дел. От многих людей слышал Смирнов, что, работая в НКВД, Васин был предельно прямолинеен и справедлив. Когда требовалось, он открыто, с партийных позиций излагал свою точку зрения по ряду вопросов работы. Он был за борьбу с настоящими, действительными врагами и не всегда разделял существовавшую в то время официальную точку зрения, что с победой социализма, дескать, и классовая борьба обостряется, а стало быть, и врагов должно быть больше.

Был Аркадий Павлович противником и жестких следственных мер. Тогдашняя концепция о том, что без признания обвиняемого-де нет и самого обвинения, была ему явно не по душе. Свои сомнения он не боялся высказывать настоящим друзьям, коммунистам, работающим вместе.

Война застала Аркадия Павловича в Орше, в одном на воинских гарнизонов. Город бомбили. Пришлись удары и по их воинскому городку. Спустя несколько часов узнал, что семьи комсостава погрузили в эшелон и отправили на восток. Только и успела передать ему жена — Наталья, что будет пробиваться к родным в Свердловск.

Потом были бои, отступления, сражение под Смоленском, горечь потери друзей и сослуживцев. После ранения и лечения в госпитале получил назначение на Северо-Кавказский фронт, а когда сформировали Крымский — туда. Так Васин оказался на Кубани.

От жены первое обстоятельное известие получил уже в сорок втором, когда был в районе Семи Колодезей. А разыскивать ее он начал, находясь еще в госпитале, благо Бремени свободного было много: больше месяца провалялся — никак поврежденное плечо не хотело заживать. В тот вечер ходил он сам не свой. Тяжелое было письмо. Наташа сообщала о своих мытарствах, пока добрались они до Москвы, а затем до Урала. В пути, сообщала она, под Сухиничами, схоронила младшенькую — Надежду. Заболела крошка в эшелоне, простудилась, и... не выжила.

Обо всем этом Васин рассказал как-то Смирнову после вот такого же совещания, за чашкой чаю.

— А как ваша семья,— спросил он тогда.

— Какая семья,— махнул Смирнов рукой,— холостой я, Аркадий Павлович. Невеста ждет на Урале. Мать в самом начале войны умерла. Брат старший, Владимир, был мне, как отец...— Смирнов извлек из бумажника сложенный вчетверо листок.— Танкистом был. Под Ленинградом... Переслала письмом семья. Словами объяснить сил не нашли...

— Да, таких похоронок и я подписывал немало. Вот оно какое дело, капитан. Теряем дорогих нам людей. Каждый день теряем.— Произнес это Васин глуховатым, не свойственным ему голосом. Заканчивая разговор, провел ладонью по лицу, будто снял липкую паутину, и вздохнув, продолжил:

— У нас ли только с тобой горе, Александр Сергеевич. На страну беда тучей идет.

Прощаясь, крепче обычного пожал руку.

День был на исходе. Солнце медленно, будто нехотя, клонилось к затканному пыльной кисеей горизонту. К вечеру движение на дорогах к фронту стало еще интенсивнее. Но, по крайней мере, теперь не надо было ползти навстречу этому потоку.

После совещания у Васина Смирнов спешил к себе, в станицу Варениковскую. Там, у плавней, окаймляющих пойму реки Кубани, явственней чувствовалось дыхание фронта. Отчетливо слышны орудийные разрывы, чаще беспокоит вражеская авиация. Объехав Краснодар с запада, миновали станицу Славянскую, пересекли полноводную Кубань и далее поехали вдоль нее по накатанной колхозниками дороге, обросшей с обеих сторон густым, в два человеческих роста камышом. Потянуло приятным, освежающим холодком, сыростью, запахом гниющих водорослей и рыб.

Варениковская — крупная казачья станица, раскинувшаяся у железнодорожной и шоссейной магистралей, ведущих на запад, на Тамань и далее к Керченскому проливу. Если не считать нескольких двухэтажных построек, то вся она одноэтажная, густо заросшая садами. К реке россыпью сбегали казачьи курени. Сейчас населяли станицу в основном военные да женщины и подростки. Только небольшая часть мужчин была оставлена дома, «по брони». До той поры, когда, возможно, придется уходить, увозя с собой нажитое, а то, что нельзя унести или увезти,— раздать или уничтожить, чтобы оно не досталось врагу.

Хозяйничал в Варениковской уже не молодой, но очень подвижный, в своей неизменной кубанке, предколхоза Сидор Панкратович Бояркин. Давно не бритое, осунувшееся за последнее время лицо, усталый вид. В прошлом—красный боец. Два ордена—один за гражданскую, другой за мирный труд свидетельствовали о верном служении народу. Трудно было ему сейчас. Рабочих рук почти нет, а дел не убавилось. Командование то и дело обращалось за зерном, сеном, за мясом к нему — хозяину станицы. Хотя, впрочем, и помогало тоже. В конторе колхоза его не застанешь, вся «власть», была всегда при нем — полевая сумка через плечо да колхозная печатка в нагрудном кармане, обернутая тряпицей.

Над станицей часто злодействовала вражеская авиация. После нее в станице оставались груды разваленных и сгоревших казачьих домишек и глубокие воронки от бомб. Комендантская служба войсковых частей всячески старалась обеспечить маскировку и обходное движение транспорта, но не всегда это удавалось.