Андрей Горняк - Битая ставка

— Узнаете?

— Разрешите сесть?

Селин проковылял к своей табуретке, сел и задумался. Кто же он — Ян? Служит у них или тоже вроде него, Игната?.. А майор выкладывал ему самое сокровенное, что, как казалось Игнату, лежит далеко и никому неведомо.

— Вы эмиссар фашистской разведки по кличке Дупель. В тридцатых годах обитали в шайке белого генерала Шатилова на Балканах, не раз переходили через границу со шпионскими заданиями. До войны подвизались на Урале, вербовали там агентуру, вели подрывную работу против Советской власти в нашей стране, совершали диверсии, убийства. Вы подтверждаете свой «послужной» список?

Селин молчал.

— Ну хорошо! Товарищ Коробов, прикажите пригласить сюда Анисима Григорьевича Мещерякова.

Этот удар был неотвратимым. Арестованный вскочил, сморщился от боли, опершись неосторожно на больную ногу, тут же снова упал на стул.

— Нет! Не надо! Не пускайте его сюда! Я сам по себе, а он сам по себе. Мы с ним никогда не жили дружно, и я не хочу его видеть. Он, шкура, еще тогда был готов утопить меня, когда мы вместе служили.

— Позвольте нам решать, кого сюда приглашать, а кого не приглашать. Потрудитесь, гражданин, как вас и назвать теперь, не знаю, вести себя спокойно. Вы не на белоказачьем круге.

В комнату, опираясь на палочку, вошел Мещеряков.

— Здравствуйте, Анисим Григорьевич! Садитесь, пожалуйста, вот сюда, по эту сторону стола.

— Спасибо, товарищ майор, спасибо!

— Скажите, пожалуйста, Анисим Григорьевич, кто перед вами сидит? Узнаете ли вы этого человека?

Гость, близоруко щурясь, посмотрел и воскликнул :

— Ба! Узнаю, узнаю! Это же братец мой, Игнат!

— Игнатий Григорьевич Мещеряков?— уточнил Васин.

— Да, он.

— Вот уж повезло вам,— продолжал иронически Васин.— Давно ведь не виделись, а?

— С ним? Давненько. Он еще до тридцатого года куда-то скрылся — свое хозяйство распродал, постройки пожег. С тех пор мне о нем ничего не было известно.

— А где его семья?

— Семьи у него в тридцатых годах фактически уже не было: жена умерла еще раньше, а две старшие дочери замуж повыходили и разъехались. Подробностей я не знаю, потому что в те годы мы с ним не очень-то родычались. Да и жили далеко друг от друга, в разных местах, но то, что сказал,— хорошо знаю.

— Что так не по-родственному?

— Да, не очень-то он братался со мной тогда, на широкую ногу жил. Мы в ту войну вместе в казаках у генерала Богаевского служили, за царя-батюшку вместе воевали. Да только я рядовым был, а он есаулом в нашем же эскадроне. Зверем кидался: и зуботычины давал, и плетюганом хлестал за малейшее неповиновение или нерасторопность. Не уважали Игната наши эскадронцы. Затем я по ранению выбыл, а он продолжал воевать. А после гражданской мы поселились в разных местах и особенно не знались — я на отцовский баз не возвращался и не претендовал на него.

— Гражданин Селин, вы подтверждаете показания гражданина Мещерякова?

— Да, подтверждаю. Что уж тут... Я действительно ни Селин и ни Скворцов. Я Мещеряков Игнатий Григорьевич... Братан правду сказал.

— А Падалкин?

— Да, был еще и Падалкиным некоторое время...

— А где сейчас находится ваша младшая дочь Софья?

— Софья? Не знаю. Давно не встречал ее.

— Неужели? А в штабе Вильке? Там, на той стороне?

— В штабе Вильке? Нет, не видел.

— Как же это могло случиться, что вы ее там не видели? А Зана Хасанова? Жена полицая и, как бы это легче выразиться, приживалка господина Вильке? Разве в ней вы не распознали свою дочь?

— А-а-а...— поморщился Игнат,— противно говорить об этом.

— А где старшие дочери?

— Не знаю. С тех пор как я стал на эту дорожку, всех растерял...— и умолк.

Дупель сидел, опершись локтями о колени и опустив голову, наверное, впервые в жизни ощутил всю тяжесть содеянного им за все свои прожитые годы.

— Уведите его!

Васин поднялся из-за стола:

— Ну что же, спасибо вам, Анисим Григорьевич. Извините, что побеспокоили. Мы вас больше задерживать не будем, сейчас отвезем домой,— пожав младшему Мещерякову руку, он проводил его до дверей.

Медленно и трудно перемещалась на восток линия фронта. Озверевший враг поливал русские поля своей нечистой кровью, и все-таки лез, завоевывал себе «жизненное пространство». В ближних тылах, как под угрожающей прорваться плотиной, бойцы невидимого фронта — чекисты не давали противнику возможности ударить в спину обороняющейся Красной Армии. Кроме описанных операций, были у них многие грозовые ночи и дни, были и другие разоренные гнезда, свитые изменниками и предателями кашей Родины.

...Окрашенная буро-зелеными пятнами камуфляжа полуторка-фургон ходко бежала по тряскому большаку. В кабине, рядом с шофером, сидел Коробов. А в кузове разместилась вся группа, участвовавшая в захвате банды «интенданта»: Бодыков, Базарбаев, Доброва. И еще сидели с новенькими ППШ на коленях семеро красноармейцев. Впереди, у самой кабины, холодно поблескивал вороными боками станковый пулемет.

Ольга подремывала в уголке, просыпаясь на дорожных колдобинах, удивляясь сама себе: как это она приучила себя засыпать в самых неподходящих условиях. Но ведь если надо... Если известно, почти наверняка, что предстоит бессонная ночь. И может быть, не одна...

СОЧ — секретно-оперативная часть погранвойск в тридцатых годах.

НСНП — контрреволюционная зарубежная организация «Национальный союз нового поколения».

ЧОН — части особого назначения.

Cябры — братья, друзья (белорусок.)

Сбатовать — связать попарно (выражение конников).

Граната образца 1014 года.

Пластуны — неконные казаки, пехота, обычно из иногородних.

Канарис — руководитель абвера.

Шелленберг - руководитель эсесовской разведки.

Старшина Сухоручкин Иван Иванович дожил до радостного Дня Победы, За мужество и отвагу, проявленные в последующих боях с немецко-фашистскими оккупантами, ему было присвоено звание Героя Советского Союза.