Андрей Горняк - Битая ставка

— Уже все кончено.

Зеленин подошел к толпе, обступившей убитого.

На земле, раскинув руки, лежал человек лет сорока, в серой рубашке, без головного убора. Волосы удивительно яркого рыжего цвета — целая копна. На поясе пустая сумка от магазинов к немецкому автомату.

— Личность вроде знакомая,— подал голос кто-то из толпы.

— Кому?— спросил Зеленин.

— Мне,— и отозвавшийся вышел вперед.

— Кто он?-— спросил Зеленин.

— Человек это не наш, он из эвакуированных. Работал в больнице в станице Старо-Минской. Я его там видел. Еще смеялся, какой, говорю, у вас врач рыжий. А станичники отвечают, не наш, мол, из эвакуированных.

— Доктор бандитом стал! Чудеса какие на свете, господи, прости,— удивлялась какая-то пожилая женщина...

— Товарищ Устинович! Я прошу вас составить протокол опознания. А то мне левой рукой...

— Есть!— Устинович начал пристраивать на колено планшетку.

— А акт о пожаре, товарищи, все равно составить надо, хотя хозяин и возражает. Пусть он будет у вас в сельсовете.

— Акт — это бумага,— сказал пожилой боец самообороны.— Мы вот, думаем, до темноты все залатаем. Тут пустячное повреждение.

Из соседнего двора женщины уже несли снопы камыша, бойцы прилаживали лестницу, кто-то из мужчин тянул несколько длинных тонких жердей.

В это время во двор въехала грузовая машина. Из кабины вышел младший лейтенант Заозерный и, доложив о прибытии, вручил Зеленину пакет.

... А убитым оказался действительно врач— Евстафий Гаврилович Кротов, он же Желтов, зять Дупеля — муж его старшей дочери Акулины.

— Гражданин Селин, вы подтверждаете, что посланы Вильке в качестве его эмиссара?

— Да, подтверждаю.

— Ваша кличка, под которой вы числитесь в абвере?

— Дупель.

— Расскажите, где и как вас готовили для заброски через линию фронта?

— В начале сентября сорок первого года я был отозван из штаба РОА в Мюнхене и направлен на Восточный фронт в распоряжение штаба Альфреда Готта, который передал меня Вильке.

— Еще раз повторите ваше задание.

— Мне было поручено связаться с ранее заброшенным к вам нашим агентом по кличке Посол и с началом наступления немецких войск возглавить работу всех подготовленных им групп.

— Кто и где вас готовил к заброске в тыл Красной Армии?

— Подготовку и инструктаж я получил в поселке Джанкой. Руководили подготовкой гауптман Вильке, обер-лейтенанты Остер и Ятаров...

Беседа в этом плане длилась с перерывом более четырех часов. Юдин и Бельтфер находились в кабинете под видом следователя и охраны, внимательно слушали показания Дупеля. Иогану надо было войти в роль, чтобы затем выступить перед Послом в качестве 3юйда-113. Для этого нужны были не только пароль и другие сведения, а и детали, именно детали. В последующие два дня Бельтфер и Юдин присутствовали при допросах Шубина, в том числе при последнем допросе, а точнее во время встречи его с матерью.

... Она вошла в кабинет, робко села на краешек предложенного Васиным стула. На приветствие ответила настороженно: понимала, что неспроста вызвали ее сюда, а по какому-то важному делу. По какому же? Зачем им понадобилась простая колхозница?

Васин смотрел на гостью открыто и дружелюбно. Спросил:

— Вы — Шубина Надежда Арсентьевна? Девичья фамилия Нилина?

— Да, была Нилина, а по мужу — Шубина. Вот и справка из сельсовета. Взяла на всякий случай.

— Не надо. Мы верим вам. Есть необходимость, Надежда Арсентьевна, коснуться вашего прошлого.

— Господи! Да я об этом уже рассказывала десятки раз и раньше, и после опять расспрашивали. В моем прошлом ничего для вас интересного нет. Была жизнь, да прошла.

— Почему же прошла? Сколько вам сейчас лет?

— Сорок шесть.

— Вы замужем?

— Нет. Была... Быльем поросло то замужество.

— Где же ваш муж, кто он?

— Супруг мой, Шубин Федор Поликарпович, был казачьим офицером. Во время гражданской войны утек за море. Я-то тифом заболела при отступлении, поэтому муж оставил меня здесь у добрых людей, а сам ускакал.

— А дети у вас были?

— Сынок был, Алеша. С собой его Федор взял,

— Где же он, сын ваш, теперь?

— Если жив, то, наверное, где-то там, где и отец...

— А где отец?

— Не знаю. Скитается, наверное, где-то по заграницам, если успел тогда уплыть. А если потопили пароход, то... вместе с сыном...

Шубина опустила голову.

— И никаких известий от них не было?— продолжал спрашивать Васин. Двое других сидели молча.

— Нет, не было,— вздохнула Шубина.

— И вы не пытались его разыскивать?

— Пыталась. Люди посоветовали через Красный Крест искать. Я и написала. А ответа все нет и нет. Правда, потом меня все спрашивали, где муж, какую я с ним связь держу. Ну я им ничего не могла сказать, кроме того, что письмо по совету добрых людей написала, а сама о нем ничего не слыхала.

— И больше не тревожили?

— Нет. Правда, в тот год участковый часто наведывался ко мне, все спрашивал, не приходил ли муж. А позже никто не тревожил.

— Чем же вы занимались с тех пор, как расстались с мужем и сыном?

— Работала, как и все. Вначале у хозяина, где меня оставил муж, а потом в колхозе. Привыкла. Люди мне верили, поддерживали меня. Среди них и горе забылось.

— Мне говорили, что вы хорошо раньше работали?

— А что ж, пока здорова была. Это сейчас-то не очень много его, здоровья, но все равно тружусь, что поручают. Не хочу от людей отставать в такое тяжелое время. Знаете, даже стыдно признаться — я раньше самогоном промышляла. А когда почувствовала, что за нее проклятую люди да и председатель наш товарищ Бояркин на меня начали коситься, прекратила и сама все уполномоченному милиционеру рассказала. Он посмеялся и говорит: «Вы, гражданка Шубина, свой завод самоконфискуйте и в реку выбросьте». Я так и сделала.

— А Марущака вы хорошо знали?

— Марущака? Этого, что убили недавно? Как же не знать? Знала. Наведывался он ко мне с дружками, пока не спровадила. Угрожали мне... Но их вскорости уничтожили. Я сама Александру Сергеевичу, командиру, что в Степанидиной хате стоял, рассказывала, что Марущак возле Никифора Гнилицкого, бакенщика, ховается. На реке Кубань, Там их дезертиров поганых и порешили.

— А скажите, Надежда Арсентьевна, вы сейчас своего мужа и сына узнали бы, если бы довелось встретиться с ними?

— Узнала бы, спрашиваете? Супруга-то узнала бы, я думаю, а вот сыночка — не знаю. Помню, беленький был такой, светлоглазенький... и двух годков не было, как потеряла я его.

Шубина умолкла и отвернулась. Васин потихоньку советовался о чем-то со своими помощниками, а Шубина, вспомнила ока вдруг далекие годы своей молодости, и горькая обида за бессмысленность ее жизни в который раз обожгла сердце. «Ведь,— думала она,— прошло время прахом. Другие в моем возрасте уже внучат нянчат. Я осталась бобылкой — ни роду, ни племени, ни мужа, ни детей,— такой и сейчас живу».