Андрей Горняк - Битая ставка

Снаряжая его в поход против большевизма, Шубин вместе с матерыми волками — бывшими дроздовскими и улагаевскими контрразведчиками, удачно унесшими ноги от ударов Красной Армии за рубеж,— напутствовал нового «борца за свободную Россию»: устраивайся, обживайся на новом месте, пролезай в активисты, подбирай и изучай нужных ним людей, ищи наиболее уязвимые места в «большевистской затее» с индустриализацией, но до нашего сигнала — ни гу-гу! Когда надо действовать и что делать — мы скажем.

И вот в тридцать третьем, в год тяжелого испытания для Страны Советов — постигшего ее неурожая, в пору серьезных трудностей, сложных международных и внутренних ситуаций, сигнал поступил.

«Братьями по союзу» Игнату предлагалось, используя приобретенных помощников, приступить к активной работе. Всячески «помогать», чтобы стройка хирела, не ладилась.

Дупель приступил к действиям. К этому времени он основательно врос в коллектив, сдружился, особенно с теми, кто был чем-то недоволен. Встретился и с теми, кто, если и не побывал в заграничных краях, как он, Игнат, то, во всяком случае, враждебно относился к экономическим мероприятиям партии и правительства. Нашел и убежденных врагов Советской власти, которые, как и он, на словах были за, а на деле не раз и не два ставили палки в колеса стройке.

Действовал Игнат осторожно. Где двусмысленной репликой взбудоражит нестойкие умы, где посочувствует провинившемуся, проворовавшемуся или пропойце: за что, дескать, зря таскают да позорят личность. Где бросит словцо об условиях жизни, скудном харче. Благо, такого было хоть отбавляй.

Иному нужному человеку, бывало, кое-что сунет для семьи, для детишек. Вот так исподволь завязывал знакомства, приобретал авторитет, закреплял нужные связи с надежными людьми. А кое-что делал собственными руками.

Правда, не все получалось. Не ахти каким грамотеем был есаул из глухой кубанской станицы. Как-то подговорил Игнат верного человека, электромонтера, устроить замыкание в электропроводке, чтобы вызвать пожар в сколоченных из досок складах электрокабельного оборудования.

Монтер сам на это дело не пошел, но объяснил Игнату, как сделать замыкание. Долго ковырялся Скворцов в рубильнике, провода пожег, самого ударило, а пожар не получился. К тому же за действиями завскладом внимательно наблюдала молодая работница Ася Раздольная. Сумел вроде открутиться от нее Скворцов, сослался на случайность и незнание. Но видел: не верит она. Через несколько дней после этого случая Ася была найдена мертвой — ее придавило штабелем сорвавшихся с высоты второго этажа кирпичей. Девушку похоронили, наказали техника, ведавшего безопасностью на стройке, и событие стало стираться из памяти, заслоняться другими.

А тут на седьмом участке невесть от чего возник пожар. Сгорели столярные изделия, которые поступили для оборудования уже подведенного под крышу будущего моторного цеха. По этому случаю на строительство приехали сотрудники ГПУ. Разбирались, искали и, прихватив с собой тех, кто отвечал за охрану объекта, уехали. Скворцов и на сей раз остался в тени.

В декабре тридцать седьмого года — в день празднования Дня Конституции — руками верных подручных, братьев Иворовских, кулацких сынков, бежавших из ссылки и забившихся в эти дальние уральские края, был открыт вентиль цистерны с серной кислотой. Опять вспыхнул пожар. Пылала, казалось, даже земля. Пламя перебросилось на стоявшую неподалеку емкость с дизельным топливом. Снасти почти ничего не удалось. Двое из тушивших пожар — молодые супруги Светловы — получили серьезные ожоги и вскоре скончались. Их торжественно похоронили. На траурном митинге выступающие слали проклятия империалистам, их посыльным — врагам народа, призывали к бдительности. Говорил речь и старый кадровый рабочий строительства Скворцов. Он тоже слал проклятия и призывал к бдительности. А вскоре органы ГПУ, по анонимному письму Игната, арестовали зазевавшегося сторожа сгоревших цистерн — потомственного уральца — за «содействие врагам народа». Позже были арестованы заведующий технической конторой и диспетчер. Это уже не входило в планы и расчеты Игната. Он струхнул основательно: чем черт не шутит. А вдруг диспетчер расскажет на допросах о недавнем разговоре с Игнатом о том, что эту стройку он, Скворцов, считает ненужной, что она «у черта на куличках», что только зря народ сюда согнали в эти богом забытые и людьми проклятые края. Что тогда?

Обошлось...

Спустя некоторое время Скворцов попытался привлечь для своих дел кондуктора, часто совершавшего рейсы с товарными поездами на ближайшую от стройки станцию. Пытался, но получилась осечка. Кондуктор, старый железнодорожник, прибывший на стройку вместе с другими специалистами-путейцами по направлению НКПС из Подмосковья, дал Игнату отпор. Предупредил, что хотя он, Скворцов, является старым кадровым рабочим, но ведет вредные разговоры с ним, за что можно, как выразился он, и тюрьму схлопотать. Игнат спохватился, что сболтнул лишнее и свел разговор на шутку, дескать, хотел проверить его пролетарскую устойчивость. А в один из ближайших рейсов труп несговорчивого железнодорожника обнаружили обходчики на путях — его переехал поезд чуть выше пояса. Видимо, сорвался кондуктор по неосторожности с площадки товарного вагона. Братья Иворовские чисто сработали, но, конечно, не за малое вознаграждение.

Итак, Дупель действовал, но хозяева были им не очень довольны, все торопили его, требовали более ощутимых ударов по стройке.

К осени на объект стали прибывать по вербовке большие группы молодежи, закончившей школы ФЗО в разных концах страны. Будущему уральскому предприятию требовались кадры. Скворцову становилось все труднее и труднее выполнять задания своих заграничных хозяев. Молодежь день и ночь, почти без отдыха, трудилась под дождем и снегом. В цехах, случалось, сменялись и спали, но не ныли, не хныкали. Смотрел Игнат, удивлялся: они работали, как черти, и висевший над их головами большой лист фанеры с коротким призывом «Даешь социализм!» был для них убедительнее самых убедительных Игнатовых посулов. Нет, не нашел он путей к сердцам и умам молодых строителей.

Были среди прибывших и люди зрелого возраста. Скворцов приметил мужчину, чуть моложе его годами, по говору — казак с Дона или Кубани. Это был, как позже выяснил Игнат, бежавший из ссылки, .осужденный за участие в попытке организации кулацкого восстания, бывший белоказачий подъесаул, казак станции Раздольной — Степанишин Сидор Панкратьевич.

Пригрел его Скворцов, достал документы на имя Таль-нова. Устроил к себе на склады в бригаду грузчиков подсобным рабочим. А через некоторое время в двенадцатой бригаде, строящей цех термической обработки, заболело около десятка рабочих, на третий день двое из них скончались, через несколько дней умерли еще трое. Врачи объявили карантин. Лаборатория дала заключение: пищевое отравление — в котел кем-то был подсыпан яд. Как администрация не стремилась сгладить этот случай, укрыть его от рабочих, чтобы не возникла паника, слухи об отравлении все же просочились в бараки. Началось волнение, многие испугались врагов, «которые могут всех отравить». Малоустойчивая часть вербованных спешно покинула стройку. Только активное вмешательство руководства, коммунистов и комсомольского актива позволило успокоить страсти. Людей призвали еще больше крепить бдительность.