Николай Асанов - Чайки возвращаются к берегу. Книга 2

— Что это за зелье? Яд кураре?

Джон, с побагровевшим лицом, тоже еле перевел дыхание.

— Если это и не смертельно, то выводит из строя по крайней мере на месяц! — еле выговорил он, удивленно глядя на Лидумса. — Что? Вы хотите убить нас? Я больше никогда не смогу пить!

— Вот именно! — засмеялся Лидумс. — Вам уже никогда не захочется пить ничего другого, если перед вами будет выбор: черный рижский бальзам, виски, коньяк, русская водка, вина, коктейли. Прошу повторить! — добавил он, так как лакей опять появился со своим блюдом, а хозяин уже расставлял рюмки. — И еще: этот напиток делается, как настойка, на семидесяти восьми травах! В Латвии им лечат почти все болезни. Во всяком случае, если в доме есть бутылка этого напитка, то грипп туда не вхож!

— Сколько же ему лет? — удивленно спросил Джон, разглядывая мерцающий черным цветом напиток в хрустале.

— Принесите нам бутылку! — приказал Лидумс. И когда хозяин поставил на стол глиняный полулитровый кувшинчик, пододвинул его Джону. Джон и Нора принялись изучать этикетку.

— Я бы хотела иметь такую этикетку в своей коллекции! — воскликнула Нора.

— Ловлю вас на слове! — ответил Лидумс и обратился к хозяину. — Заверните по бутылке для мисс и мистера.

Хозяин поклонился так низко, что Лидумс подумал: «Не на вес ли золота продают здесь этот напиток? Пожалуй, есть смысл удивить Скуевица и Зариньша!» — И добавил: — И отдельно еще две. Нет, три!

— Вы почувствовали себя миллионером? — усмехнулся Джон, показывая мелко напечатанную в ресторанном меню цифру напротив названия напитка и рекламного восклицания: «Только у нас!»

— Ну, я так мало трачу, что вполне могу сделать подарок друзьям из моего правительства!

— А действительно, знают ли Зариньш и его окружающие о существовании этого ресторанчика? — заинтересовался Джон.

— Это мы сейчас выясним, — ответил Лидумс и спросил у хозяина: — Господин советник Скуевиц у вас бывает?

— О, обязательно! Раз в месяц! Это приличный латыш.

— А есть и «неприличные» латыши? — засмеялся Лидумс.

— Конечно! — с возмущением ответил хозяин. — В колонии устроили кооперативную столовую. Мне пришлось завести отдельную кухню для посетителей англичан. — Он показал на стеклянную дверь в соседнее помещение: — Иначе я прогорел бы!

— Оказывается, здесь есть и английская кухня! — сообщил Лидумс гостям. — Может быть, вы пожелаете…

— Что вы, Казимир! — остановила его Нора. — Вы, оказывается, умеете быть очень любезным хозяином! Я непременно хочу отведать этот курземес! А вот здесь я вижу слово «цеппелины». Они напоминают страшные истории прошлой войны, которые мне рассказывала мама. Она, правда, тогда не предполагала, что ее дочери и сыну придется участвовать совсем в другой, непохожей войне с немцами… — Кажется, бальзам медленно делал свое дело, Нора становилась сентиментальной. Это с ней случалось, как замечал Лидумс, только после очень большого возлияния.

— Разве вам тоже пришлось участвовать в войне? — спросил он. — Я помню, что у вас погиб на войне брат, и думал, что это чисто мужское дело!

— Я с детства говорила и по-немецки, и по-французски. Как только мистер Черчилль разрешил девушкам вступать в отряды противовоздушной обороны, меня приняли переводчицей в саутгемптонский районный отдел контрразведки. А уж после войны я перешла в «Норд»…

— Неисповедимы пути господни! — с легким вздохом сказал Лидумс. — Оказывается, была нужна война, чтобы я мог смотреть влюбленными глазами на английскую леди.

— Перестаньте так шутить! — Она легонько хлопнула его по руке длинными холеными пальцами. — Мне порой кажется, что вы все время слышите шум своих лесов и совсем не слышите меня!

«А ведь она права! Сквозь шум их голосов мне все слышится голос леса. Даже то, что я пью в Лондоне рижский бальзам, не мешает мне слышать голоса Будриса, Делиньша, Графа… Но ее признание обязывает. Я не могу притворяться монахом, это слишком подозрительно для них!»

После долгого обеда, слегка уставшие, но все еще полные иллюзий, будто они весело проводят время — во всяком случае, так казалось Норе, — они поехали в кино. Лидумс плохо понял фильм, в котором один сумасшедший преследовал другого сумасшедшего, пытаясь его убить, так как им овладел идефикс, будто тот будет его убийцей.

После кино Нора заявила, что у нее разболелась голова, следует подышать свежим воздухом, и Лидумс пошел на риск: отправился в машине с пьяной женщиной за рулем в дачные пригороды. Но так как все приятно выглядевшие места были обнесены изгородями, кое-где кустарниковыми, а в некоторых местах колючей проволокой, а Джон все время негодовал, как это в наше время находятся идиоты, которые без служебного поручения ищут природу, тогда как настоящий белый человек давно уже умеет извлекать все наслаждения при помощи аппарата кондиционированного воздуха и вышколенной прислуги, то прогулка оказалась утомительной. Все-таки они нашли местечко на берегу Темзы, не огороженное ни проволокой, ни кустами, прошлись по берегу, и там Нора поцеловала Лидумса. И он решил, что лучше покориться судьбе. Отвергнутая женщина становится мстительной, и кто знает, не станет ли она преследовать его с упорством маньяка, которого Лидумс только что видел в кино?

Джон нетерпеливо нажимал на клаксон. Лидумс сорвал несколько жалких зеленых растений, то ли уцелевших с лета, то ли выросших на отепленной подземными трубами парового отопления почве, и нежно преподнес их Норе. Потом они снова мчались по прекрасным дорогам, и Нора опять развивала непозволительную скорость и шептала сидящему рядом Лидумсу, который на всякий случай пристегнулся ремнями к сиденью, как в самолете, — машина была приспособлена для таких сумасшедших гонок! — что она, Нора, навсегда запомнит этот день.

«Если мы его переживем!» — поправлял про себя Лидумс, но ему, викингу, лесному жителю, полагалось быть мужественным и страстным. И он терпел.

Они ворвались в город около одиннадцати часов вечера. Нора подъехала к своему дому — у нее был свой дом, похожий на дом, в котором жил теперь Лидумс, унаследованный ею от отца, — двухэтажный, со множеством внутренних лестниц и переходов, устроенный так же, как и дом Лидумса: спальни и рабочие комнаты размещались наверху, а внизу находились большой холл, столовая, гостиная и комнаты для прислуги. Лидумс и Джон выпили еще по коктейлю, пока Нора переодевалась где-то наверху, но вот она спустилась к ним. На ней было вечернее, до пола, платье, состоявшее из корсажа и юбки, так что половина груди, плечи и руки были обнажены, а разрез на юбке позволял при движениях видеть ногу до половины бедра. Но самое удивительное для Лидумса было то, что она вернулась совершенно трезвая. Он тут же подумал: «Хватит. Теперь я буду пить только ледяную воду и кофе. Если я проглочу еще две-три рюмки, она сможет вытянуть из меня что угодно, вплоть до обещания жениться!»