Леонид Могилев - Век Зверева

Но, насколько я мог судить о Звереве по материалам дел, которые он вел когда-то, по характеристикам, по рассказам коллег, он вошел в работу по своему последнему делу в точно такой же системе нравственных координат, в которой находился сейчас я. Пошел на сговор с преступниками, так как начальство не могло ему разрешить такие ходы. Но ради успеха всего предприятия допускается и такое. Победителей не судят. Далее — свобода совести. В принципе и мотивация его понятна. Хозяин — фигура многомерная и двусмысленная.

Теперь Юрия Ивановича найдут и, поскольку он не числится в реестре живых, допросят по самой интимной категории. В принципе, все, что связано со Зверевым, понятно. Происшедшие события разложены по атомам и классифицированы. Зверев сам по себе уже не нужен. Нужен его канал на Бухтоярова.

Бухтоярова найти невозможно. Никакими оперативно-розыскными мероприятиями делу не помочь. Не тот уровень. Но Зверев уходил из своего последнего бункера вместе с Бухтояровым. Найдется Зверев — появляется шанс найти его друга и душеприказчика. На сегодняшний день Бухтояров — страшный сон самых больших чиновников. Но это за кадром. А я просто «прокачиваю» ситуацию с Юрием Ивановичем. И потому сейчас называюсь корреспондентом.

— Скажите, вы в этом доме давно живете, я человека одного ищу.

— Нет. Я поменялся недавно. Вон на скамеечке старожилы, пиво пьют.

На скамье под тополем сидят два мужика в майках-безрукавках, тапках и спортивных штанах. Жара.

— Здравствуйте!

— Привет. Ищете чего?

— Да вроде того. Говорят, вы тут с сотворения мира.

— Вроде того. Когда-то новоселами были. А интерес-то какой?

— Я из газеты к вам.

— Прямо к нам? Это задолженности по зарплатам? Социология?

— Это по вашему выдающемуся земляку. Зверева Юрия Ивановича помните?

— Юрку-то? Земля ему пухом. А что? Маски срывать будете?

— Нет. Справедливость восстанавливать.

— А это не одно и то же?

— Я думаю, мы с вами найдем общий язык.

— Так кому он понадобился-то?

— Я из газеты «Труд». У нас рубрика о героях пустынных горизонтов. В том числе и о милицейских.

— А удостоверение у вас есть?

— А как же!

Мужики внимательно и уважительно-брезгливо рассматривают мою «ксиву». Именно так относятся сегодня к представителям четвертой власти.

— Вроде бы все на месте. Штемпель и фотография. Так что про Юрку-то нужно? Он здесь в пацанах жил. А в ментовое свое время в другой квартире. В служебной.

— А мне вот детство его и интересно. Что-нибудь помните?

— А як же! Пивком не угостите?

— Какое пьем?

— Троечку. А может на «Афанасия» потянем?

— Я человек не богатый, но ради такого случая девяточку светлого поставлю.

— Правда, что ли? Серега, сбегай.

Я даю пятьдесят тысяч Сереге. Он бежит.

— Он все детство в футбол проиграл.

— Где, на стадионе?

— Зачем на стадионе? Здесь.

— Детство, это до скольки лет?

— Это включая отрочество, юность и часть зрелости.

— Не понял.

— Серега, открывай.

Серега открывает.

— Фильм смотрел, корреспондент? «Футбол нашего детства» называется.

— Приходилось.

— Тогда включай свою машинку. Я говорить долго буду. Газету-то потом пришлешь?

— А як же!

— Ну и ладно. Слушай.

Я вдавливаю клавиши на диктофоне.

— Будьте добры, представьтесь.

— Звать меня Йонас Николаевич Николаев. У мамаши, видимо, были нежные отношения с кем-то из литовцев. Поскольку больше никакого отношения к стране лесных братьев не имею. А футбол здесь был такой…

— …Он показал вправо, но ушел влево. Он бы мог сделать меня чисто, но я поймал-таки его и почти впечатал в стену. Проскальзывая, он проехался по шершавому бетону бедром и, конечно, сорвал кожу. Но я остался за его спиной, я, его персональный сторож, попытался схватить его за майку, но достал только кончиками пальцев, горячими и злыми. Теперь он был перед воротами, в двух метрах, а мяч все катился вперед, и Дионисий попался именно на этом. Решив, что ему не успеть, он дернулся, сделал шаг назад, и парень взял его на противоходе и носком толкнул мяч в дверь подъезда — ворота. В который раз мы попадались на этих штучках, сами не понимая как, а исправить теперь уже ничего было нельзя, потому что это был последний гол, десятый. Только что было девять, и Мартемьян отобрал мяч, убежал от троих и пододвинул его Звереву. А тот все сделал чисто. Они победили. Зверев лежал на спине. Асфальт был теплым и пыльным. Он так устал. А к нему бежали все, и Пехлеван прыгал на одной ноге с поднятой рукой, и походил на сумасшедшую цаплю. На завтра была назначена контрольная по химии, но Юрке уже было все равно. Ему уже было на нее наплевать. Они победили, и он встал на ноги. Бог мой! Когда это было.

— Вы так рассказываете, будто это было, ну, скажем, вчера…

— А это и было вчера. У нас есть вчера. Никакого сегодня. Как у эстонцев в языке. Нет будущего времени.

— Вы говорите про вчерашнее и про никакое сегодня. А будущее при чем?

— А будущее наше — газета «Завтра». Читали такую?

— А как же?

— Ну и что скажете?

— Ну, приличная, солидная газета.

— Вы правда так считаете?

— А вы что хотите от меня услышать?

— Дерьмо, а не газета…

— Да ради Бога. Мы-то о другом говорим.

— Да нет, все о том же. Ну ладно. Дальше было примерно следующее…

— А почему примерно?

— А я при этом не присутствовал. Наши колотушки тогда прекратились.

— Колотушки — это что? Футбол?

— Он самый. У меня появились, как это сегодня говорят, проблемы…

— Ну хорошо. А у Зверева?

— А со Зверевым было примерно так.

…«Вот ты, ты и ты. Идите сюда. Вы приняты. Остальные свободны. Желаю успеха в других начинаниях».

Осенний стадион был пуст. Только два десятка несчастных соискателей, уходящих в туннель, и они — три «звезды», принятых в «Авангард».

«В восемнадцать ноль-ноль в понедельник у вертушки. Форму получите сразу. Принесите справки и дневники. Ну вот и все. Видно, не зря мне жужжали про тебя, Юрий Иванович. Но толк будет, только если будет работа. Будет тебе и Лондон-город и спурт на Маракане. Две двойки в школе — и отчисляю. При этом окно в мир автоматически захлопывается. Ну, дерзайте, мальчики. Договорились?»

Он кивнул, должно быть. Двоек у него не было отродясь. Впрочем, как и троек. Но только форму «Авангарда» он никогда не надел.

— Получил все же двойки?

— Да нет. Все гораздо тоньше. Без него второй подъезд взял бы его компашку голыми руками.

— Что, серьезно?

— Серьезней не бывает.

А потом так вышло, что футбол во дворе закончился сразу. Первый подъезд в полном составе ушел в ПТУ. Мартемьян засел за книги. Ведь это был уже восьмой класс, а толстый Йонас украл на пристани лодочный мотор, был пойман и мотал после свой первый срок. Толстый Йонас — это я.