Леонид Могилев - Век Зверева

Но лейтенант вдруг меняется в лице.

— Был патрончик.

— И где он?

— Колька поигрался и забрал.

— Какой Колька?

— Самсонов.

— С твоего экипажа?

— Ага.

— А как он с ним игрался?

— А что это?

— Вещдок.

— Ну, колпачок валялся на земле отдельно, а карандашик отдельно. Он его поднял, покрутил в руках, потом колпачок надел и забрал. Сказал, в хозяйстве пригодится. Мы сначала решили, что это — авторучка стреляющая.

— И что?

— Там пружинка внутри. Середина корпуса ходит.

— Теперь это не опасно.

— Что не опасно?

— Нажимать. Только разбирать нельзя. Да это и затруднительно.

— А что это?

— Ну, парализатор такой. Спецсредство.

— Совсем может парализовать?

— Вот как того матроса.

— Вы подождите, я собаку домой отведу.

— И что?

— К Кольке надо ехать!

— А что это ты раскомандовался?

— У него вторая такая вещь.

— Как вторая?

— Второй он у него в кармане нашел.

— Так. И забрал.

— И забрал.

— Ну зачем?

— Он человек хозяйственный.

— А позвонить?

— Ему еще телефона не установили. Он у нас только второй месяц работает. На днях ставят.

Через четыре минуты мы едем к Кольке. Это в трех кварталах отсюда.

…А Колька-то уже мертв. На кухне своей лежит ничком, руку вперед протянул. На лице — пятна чумные. Стасис садится на табуретку, и глаза его расширяются, потом затвердевают. Квартира у Кольки однокомнатная. Он в ней один. Дверь — не закрыта. Видно, только пришел или собирался куда. С карандашиком занятным решил поиграть. Никак понять не мог, для чего тот предназначен. Зачем пружинка внутри.

Прежде всего, я звоню Анне Игоревне, кратко объясняю ситуацию, потом жду, пока прибудет машина из сороковой. Санитары в спецхалатах и респираторах запаковывают Кольку в герметичный мешок и увозят.

— Что происходит? — уже не спрашивает, а вопрошает Анна Игоревна. — Мы только что обследовали мальчика, совершенно неожиданные результаты…

— Вы помните о подписке? Ведь за разглашение — срок!

— Я все помню, но…

— Буквально через час-другой вам все объяснят, — прерываю я разговор.

Мне тоже хочется верить, что так и будет.

Стасису приходится втюхивать какие-то небылицы, теперь уже можно достать более серьезное удостоверение, пригласить его в машину.

— Рассказывай, парень. Что видел, что помнишь, что было, что будет.

— Подъехали мы по сигналу с пульта. Кто-то звонил, что труп на скамеечке. Мы были недалеко. Подъехали. Парень молодой, лицо какое-то страшное, на руках пятна. Обыскали его аккуратно.

— Что при нем было?

— Денег тысяч двадцать. Так и остались при нем. Книжка его военная. Часы на руке электронные и трубочки эти. Одна — под ногами, другая — в кармане.

— Нехорошо ведь у покойника вещи брать?

— Так ведь не деньги, не часы. Дребедень какая-то. Он и не брал, вертел в руках, а потом автоматически в планшет положил.

— Дичь какая-то. У вас зарегистрирован где-то этот случай?

— Конечно.

— И что? Вот так и поехали?

— Зачем так? Мы вызвали «скорую». По нашему сигналу они быстро приезжают, и мы недалеко от лавочки этой встретили их. Я врача того знаю.

— Хорошо. Во дворе кто был там?

— А никого.

— Вообще никого?

— Ну, никого.

— Хорошо. Больше не брал никто трубочек этих? Ни Васька, ни Шурка?

— Кто такие?

— Ладно. Свободен. Молчание полное и окончательное. Если понадобишься, вызовем.

— Понял. А…

— Что «а»?

— Ничего. Разрешите идти?

— Да иди уж. Служи хорошо.

— Стараюсь.

Мы возвращаемся в «бункер». Держим совет.

Зверев твердо убежден, что Шток где-то в городе. Я в этом не уверен. Старик сумрачен и важен. Не ждал он, что на исходе жизни придется снова воевать.

— Так что за люди, дедушка, были в тех папках? И как же ты их знал?

— Да и ты их знаешь, юноша.

— Неужели так высоко вознеслась германская агентура?

— Так высоко, что ты и подумать не смеешь.

— Так ведь там проверка доскональная?

— Ты про что говоришь? Про какое время? Какие верха?

— Хватит загадками говорить, дед, — прерывает его Зверев.

Люди Господина Ши узнали про бункер под вокзалом. Узнать они могли или от своих немецких соратников, или от такого вот Олега Сергеевича. Черт его знает, что происходило в закутке этом до его прибытия. В чьих руках были эти папки.

Баллончиков, содержащих бактериологическое оружие на генетической основе, — оружия то ли придуманного годах в шестидесятых, то ли скопированного с германского в количестве десяти штук, — вполне хватило бы для масштабной провокации. Десятка трупов с симптомами чумы на такой город достаточно для паники и раскачивания ситуации. Это, видимо, был запасной вариант. И пошли люди Господина Ши под вокзал уже с отчаяния, когда все вокруг посыпалось. А вот знали ли наши «партнеры» о документах — еще тот вопрос.

Олег Сергеевич просматривал их в свое время бегло. Нашел двух офицеров. Две знакомые фамилии. Память у него была отменная. А ему кажется, что он видел в той папке нечто вообще фантастическое. То есть тогда он этого человека не знал, а узнал много позже, когда тот уже не сходил с экранов телевизора. И человека этого старик мне назвал. А баллончики эти хотя и изумительные, но уже вчерашний день науки. Сейчас есть такое, что когда мир узнает об этом, то ужаснуться ему не хватит ни сил, ни времени.

Шток уже, несомненно, оценил содержимое баула. Опробовал действие баллончика на матросе. Знал он про изделие, знал. И за ним шел. И весь этот балаган устроил намеренно, и обвел вокруг пальца и Наджиба, и Зверева, и меня, и ветерана СМЕРШа Олега Сергеевича.

За обладание одной из папок с досье можно просить все… Если не сплоховать. Схема классическая. Велосипеда здесь не изобрести. Папка прячется. Потом начинается непосредственно шантаж. Если со мной что-либо случится… Есть в этой схеме одно слабое место. Нужен партнер. Который в случае неприятностей с хозяином документов мог бы их изъять и обнародовать. Можно такого партнера или партнеров не заводить, но тогда вместе с господином Штоком умирает и тайна.

А утром Зверев совершает то, что он привык совершать, — уходит в город. Самовольно. Он уходит искать Штока.

Две квартиры было у Штока. Та, где Шток проживал когда-то счастливо с семьей, и «дупло». Естественно, он там не покажется. Есть место бывшей работы, есть традиционные места отдыха. Зверев не может проводить весь комплекс розыскных мероприятий. Во-первых, он на чужой территории, а во-вторых, сам находится в розыске. Он будет искать его так, как не станет искать никто. Против всех правил и логических построений. Так, как он искал и находил всю свою жизнь. Так, как он работал.

Как и Олег Сергеевич, Зверев не жаловался на свою память. Приметы помощников Штоковых давно разложил по ячейкам, привел в систему, опознает мгновенно. Да и эти люди сейчас не должны светиться. Если у бригадира неприятности, лучше не искать их для себя. И еще одну вещь уяснил для себя Зверев. Под землей Шток был не один. Свет отключился как бы сам собой. А одновременно держать на мушке троих умелых мужиков, отключать аккумулятор, тянуть на себя сумку и исчезать — дело безнадежное.