Станислав Гагарин - Разрешение на проезд в спальном вагоне

Ее безмолвный супруг кротко сидел в углу, даже не пытаясь вступить в разговор.

— Я говорю отцу: «Воздействуй на парня по-мужски. Разве мне, слабой женщине, по силам справиться с ним, верзилой-акселератом?» Да разве он может!

Она махнула рукой, а Семен Гаврилович пожал плечами и виновато улыбнулся.

— Чем же он вас так огорчил? — спросил Сергей Сергеевич.

В бумажнике Сергея Сергеевича лежал паспорт на имя Малахова, удостоверение корреспондента журнала «Кооператор» и соответствующее командировочное предписание. Спецкор Малахов направлялся в Каменогорскую область для сбора материалов к очерку о лучших людях, работающих в системе потребительской кооперации, и начать свой объезд этого обширного края решил с города Трубежа.

— Так чем он вас так огорчил, ваш наследник? — повторил свой вопрос Сергей Сергеевич.

— Ох, и не спрашивайте лучше, эти мне наследники. Одна беда с ними… Закончил он в этом году школу, учился хорошо, подал на исторический факультет, в МГУ. На второй день после выпускного бала отправили его самолетом в Москву. И сдал все на «отлично», прошел по конкурсу, мы так радовались с отцом.

— И что же? — спросил Малахов.

— Через три дня вызывает нас на переговоры и убивает наповал. Решил он, дескать, сам делать историю, а не изучать ее. Перевелся на заочный факультет и подал заявление с просьбой отправить его на эту самую БАМ, дорогу ему захотелось в тайге построить. Мы с отцом на самолет — и в Москву. Три дня бились — ни в какую. Так и не сумели уговорить, уехал. Вчера провожали их эшелон. Музыка, цветы, а я только реву и слова сказать не в состоянии.

Она всхлипнула и поднесла платок к покрасневшим и припухшим глазам.

— Ну, будет, будет, Маша, — проговорил муж и осторожно провел по ее плечу ладонью. — Успокойся.

— Конечно, Мария Михайловна, перестаньте расстраиваться, — сказал вежливый, представительный москвич, командированный в их Трубеж. — Сейчас такое время, молодежь стремится испытать себя, проверить на большом деле. Вот и ваш сын подался туда, где труднее. Вам гордиться им нужно.

— Вот и я говорю, — начал было Семен Гаврилович, отец будущего строителя Байкало-Амурской магистрали, но Мария Михайловна грозно взглянула на него, и Семен Гаврилович умолк.

В дверях купе показалась проводница с подносом в руках.

— Чай все будете? — спросила она.

— Разумеется! — воскликнул Малахов. — А я так целых два стакана. Люблю побаловаться чайком, московский-то водохлеб.

— Потом повторите, — сказала проводница, оставила три стакана и ушла.

Пили чай, беседовали о жизни, говорила в основном Мария Михайловна, мужчины больше слушали, а когда она решила прилечь, Малахов и Семен Гаврилович вышли в коридор курить и с увлечением начали рассказывать друг другу о рыбалке, к коей оба были весьма пристрастны.

Потом снова пили чай, улеглись спать, а утром подъезжали к Трубежу. Мария Михайловна записала Сергею Сергеевичу домашний адрес, просила заглянуть к ним, «мы живем в коттедже, на Июльской улице, дом шестой, спросите любого, где живет инженер Дынец, моего мужа все знают», Малахов обещал обязательно навестить этих милых, приветливых трубежан, с тем и расстались на перроне.

Багажа у Сергея Сергеевича не было. Пузатенький портфель, плащ «болонья» на руку, вот и все вещички. Первым делом корреспондент обошел новехонькое здание вокзала, долго стоял в кассовом зале, изучая расписание дальних и пригородных поездов и делая при этом кое-какие пометки в блокноте. Малахов заглянул и в буфет, оглядел содержимое охлаждаемых витрин, но покупать ничего не стал.

На знакомство с трубежским вокзалом у Сергея Сергеевича ушло полчаса. Своей неторопливостью он совсем не был похож на командированного из Москвы человека, которому следовало бы вначале позаботиться о номере в гостинице, а уж потом…

Малахов вышел на привокзальную площадь, купил в киоске городскую и областную, каменогорскую, газеты, журналы «За рубежом» и «Уральский следопыт». Облюбовав свободную скамейку в тенистой аллее, идущей от вокзала, Сергей Сергеевич присел и углубился в чтение.

Читал он минут сорок.

Его попутчики, супруги Дынец, давно добрались до своего уютного коттеджа на Июльской улице, Мария Михайловна уже обзванивала подруг, призванных разделить ее сетования по поводу взбалмошного поступка сына, Семен Гаврилович подумывал о том, как ему улизнуть сегодня на комбинат, хотя на работу он должен был выйти только завтра, а Сергей Сергеевич все еще оставался на вокзале, разрабатывая одну из разведывательных задач — установления методов действия советских органов государственной безопасности. Попутно Буратино, а это был он, должен был убедиться в наличии или отсутствии наблюдения за ним, а коли таковое существует, попытаться сбить с толку своих «опекунов».

Потому посланец Дэйва и торчал на вокзале, а потом в скверике, пытаясь обнаружить существование «хвоста». Дорога для него была спокойной, ничего подозрительного Малахов — Буратино не заметил. Но это ничего не значило. Его могли вести от Москвы до Трубежа самым необычным образом, ну хотя бы с помощью тех же Марии Михайловны и Семена Гавриловича, которые могли оказаться вовсе никакими не супругами, а сотрудниками контрразведки. А по прибытии в Трубеж он, Сергей Сергеевич, был бы передан другим лицам, которые довели бы его до самого Красюка.

Все это учитывал Буратино и был предельно осторожен. До встречи с резидентом на нем почти ничего компрометирующего нет. Ну, фальшивые документы и незаконный переход границы, ну, ряд цифр, записанных тайнописью. Расшифровать послание, направленное Красюку, чекисты не смогут, нужна книга для расшифровки, а она у резидента.

А вот если его, Буратино, возьмут во время или после встречи с Красюком, тогда хана, и обнаруженные у него секретные документы ничем, кроме как шпионской деятельностью, не объяснишь. Правда, он их должен отправить бандеролью — и тогда со всех ног отсюда… Но дадут ли ему сделать это?

Сергей Сергеевич знал, на что идет, человеком он был сильным, умеющим обуздывать эмоции, не поддавался чувству страха и приучил себя к мысли о возможном провале. Вместе с тем, его отличали осторожность, способность тщательно продумывать каждый свой шаг, сметливость. Сейчас главным была осторожность.

Он дочитал отрывок исторической повести о Евпатии Коловрате, напечатанный в «Уральском следопыте». Его, происходившего из белоэмигрантской семьи и выросшего среди разговоров о том, что большевики ликвидировали историю дореволюционной России, приятно удивил интерес молодежного журнала к событиям семисотлетней давности, и Малахов с некоей горечью подумал, как плохо он, специалист, знает эту страну и ее людей. И тут же отогнал от себя праздные мысли.