Виктор Логунов - Страницы незримых поединков

Если вам, дорогой читатель, придется побывать в совхозе Жиренкуп Актюбинской области, то обязательно посетите братскую могилу, где захоронены оренбургские чекисты. Поклонитесь им и помните, кому мы обязаны за наше счастье, за Страну Советов.

Начальник контрразведки Иванчик стремительно вошел в свой кабинет, в ярости швырнул перчатки на стол и резко опустился в старенькое потертое кресло.

— Ничего, ты у меня еще заговоришь, — зло бормотал он, — уломаем! Посидишь в морозильной камере — все скажешь! Ледничок еще действует исправно…

— Ты один? — с порога спросил поручик Яснов, давний друг и сослуживец Иванчика. — Мне показалось, что ты с кем-то разговариваешь. Опять неприятности? Уж больно свирепый вид у тебя.

— Да, дела неважные, — ответил Иванчик. — Много всякого. Но есть и то, что меня особенно беспокоит. Речь о том клубке подпольных глашатаев Советской власти среди пленных. Вроде бы и нити в наших руках…

— Видишь ли, дорогой друг, до сих пор в твоей службе все было безоблачно, так что можно и смириться с временными тучами. Вспомни слова Софокла: «Великие дела не делаются сразу».

— Это все в идеале. А реальность подсовывает мне пустые дни допросов, а этому политзаключенному немцу из седьмой камеры — какую-то, я бы сказал, поразительную стойкость. Откуда только силы берет — с виду вовсе не богатырь… Ну а наших ребят не надо учить, как «выбивать» показания.

— Опять Рейном занимался? Поставь к стене, без сомнения запросит пощады.

— Ставили, и не раз. Зажмуривается, напряженно ждет выстрелов. А после команды «отставить» смотрю в его лицо и удивляюсь — как будто спокойное. Только в глазах тоска и упрек.

Иванчик встал и медленно подошел к окну, понемногу успокаиваясь. Яснов стал рядом. Оба закурили, глядя на улицу. Светило мартовское солнце. Весна уже подъела придорожные сугробы. Сильно осевшие, они, словно дразня, тускло поблескивали острыми языками. На дороге в луже купались воробьи.

— Вот оно, утро года! Как будто и нет ни стрельбы, ни крови… — задумчиво сказал Яснов и, помолчав, добавил: — Ну ладно, пойду. Я ведь зашел на минуту за таблеткой от головной боли, а сейчас вроде бы отпустило. Ну а немец твой, не сомневаюсь, скажет все, что надо.

Когда за офицером закрылась дверь, Иванчик сел к столу, открыл дело и стал читать, пытаясь найти ответ на вопрос, почему этого человека не удается сломить.

«Рейн Норберт Филиппович родился в 1893 году, — пробегал глазами Иванчик знакомый уже текст, написанный мелким почерком следователя. — Место рождения — город Черновицы, Австро-Венгрия, по национальности немец. Отец — учитель, мать — из крестьян. С 1913 года Рейн — студент юридического факультета университета. По общей мобилизации был призван в армию. 20 марта 1915 года попал в плен и вместе с полуторатысячной партией таких же, как он, был направлен на станцию Губерля Оренбургской губернии на строительство Орской железной дороги. Здесь имел обширные связи в среде военнопленных, русских рабочих, местного населения. После прихода красных Рейн стал большевиком, вошел в контакт с руководителем Орского ревкома Малишевским, работал в штабе Красной гвардии, затем в уездном продкоме. В сентябре 1918 года, после изгнания красных из Орска, арестован, находился на положении военнопленного, использовался на земляных работах. За агитацию в пользу Советской власти в марте 1919 года заключен в тюрьму для политических».

Протоколы допросов начальник контрразведки, он же — начальник лагеря военнопленных и политзаключенных, читать не стал — присутствовал почти на всех. Да и читать нечего: многое в деле установлено его службой, а вот главные вопросы оставались без ответов.

Во время последнего допроса Рейна избивал сам Иванчик, теперь арестованный находился без сознания. Однако он им был нужен, но только покорный, сломленный. Ведь через него была надежда выявить связи военнопленных с местным населением, раскрыть подпольную работу в Троицком лагере, куда было собрано со всей округи около пяти тысяч военнопленных. Контрразведке стало доподлинно известно, что среди них агитация в поддержку революции все больше увеличивалась. Значит, большевистское подполье действовало и в Орске, и в Троицке, его надо было во что бы то ни стало задушить. Иначе срывалось выполнение указания Колчака о комплектовании из пленных отрядов в армию «Прикарпатская Русь». Поэтому для устрашения других за отказ служить в белогвардейских соединениях и сочувственные высказывания за Советскую власть расстреляли уже многих. Начали с австрийского полковника Ренхарда, врача лагеря Фельдкерхена…

«Да, — подумал Иванчик, — следствие слишком затянулось. Придет в себя, надо будет заканчивать это дело».

Но выполнить свое намерение Иванчику не удалось, хотя еще долго длились пытки, допросы.

В августе 1919 года с приближением Красной Армии белогвардейцы, опасаясь перехода военнопленных на ее сторону (а такой легион интернационалистов уже действовал), спешно эвакуировали лагерь, а ненадежных уничтожили.

По-настоящему стреляли на этот раз и в Рейна, но промахнулись. Вместе с убитыми он пролежал до темноты и под покровом ночи уполз от страшного места.

Добираясь к красным, он глубоко вдыхал степной полынный воздух. Из травы с шумом выпархивали какие-то птицы. В темном небе мерцали большие и малые звезды; и он шел наугад, ориентируясь по ним, рискуя снова попасть к белогвардейцам. Одеревеневшие от долгого неподвижного лежания ноги плохо слушались. С наступлением рассвета добрался до перелеска и переждал там до следующей ночи.

О многом передумал Норберт Филиппович, стараясь забыть о боли в избитом теле, но никак не мог он даже предположить, что, спустя годы, судьба снова сведет его с Иванчиком.

Но это будут уже совсем другие времена…

Начальник особого отдела губернской Чрезвычайной комиссии Александр Михайлович Бурчак-Абрамович вызвал к себе своего сотрудника. Вчера он поручил ему подобрать кандидатов на выполнение ответственной операции. Что говорить, почти каждое задание, на которое он посылал своих чекистов или шел с ними сам, было нелегким.

А тут еще мятеж во 2-й Туркестанской кавалерийской дивизии, организованный ее командиром эсером Сапожковым. Размышляя об этом, начальник отдела с сожалением отметил, что с каждым днем скорбная картина охватывает все новые зоны действия. Сапожков и его подручные призывали к борьбе против «злодеев-коммунистов» и комиссаров, против сборщиков продразверстки, за улучшение Советской власти.

Демагогические лозунги так приятно щекотали нервы их ревнителям, что они свою дивизию переименовали в «Первую Красную Армию Правды». Заговорщики объявили мобилизацию в эту «праведную армию», а уклонистам угрожали расстрелом без суда и следствия. Вот такая дикая вакханалия.