Джон ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)

– Тогда почему же вы не писали ему? Почему даже не постарались найти его позже?

– Как вы не поймете, он сам этого не хотел! Он взял с меня слово… Что я не буду разыскивать и преследовать его… Никогда…

– Могу я в таком случае сделать вывод, что он заранее знал о тюрьме? – спросил Карден тоном триумфатора.

– Нет… Я не знаю. Как я могу говорить о том, чего не знаю?

– Но в тот вечер, – настаивал Карден тоном уже гораздо более жестким и агрессивным, – в тот вечер накануне нападения на торговца он заставил вас снова повторить обещание?… Ну же! Заставил или нет?

Совершенно измученная, она кивнула, и это выглядело, как покорное признание своей капитуляции.

– Да.

– И вы попрощались?

– Мы попрощались.

– После ужина, как я догадываюсь. Было достаточно поздно. Или вы провели с ним ночь?

– После ужина. Потом я пошла домой… То есть не сразу… Сначала я прогулялась, сама уже не помню где. Просто ходила по городу.

– Он объяснил вам, почему хочет разорвать с вами отношения?

– Он их вовсе не разрывал, – ответила она. – Никогда. Он только сказал, что у него есть работа, которую надо выполнить, с кем-то свести счеты любой ценой, а потом, вероятно, однажды, когда все закончится… Он хотел… Он обещал вернуться, если я все еще буду…

– И вы, несомненно, заверили, что готовы ждать вечно? – иронично бросил Карден. – Что будете любить его всю жизнь?

– Да, – коротко ответила Лиз.

– Он обещал присылать вам деньги?

– Нет, но он сказал… Сказал, что все не так плохо, как может показаться… Что все… Все еще наладится.

– И именно по этой причине вас не удивило потом, когда какая-то богадельня из Сити подарила вам тысячу фунтов?

– Да! Да, это так. Теперь вы все знаете – вы и так уже все знали… Зачем я вам понадобилась, если вам все было известно?

Карден невозмутимо ждал, пока прекратится новый приступ ее рыданий.

– Итак, – объявил он затем сидевшему перед ним трибуналу, – вам были представлены доводы защиты. Мне, право, остается только сожалеть, что подобную девушку, чей разум замутнен эмоциями, а чувство бдительности так легко притупить с помощью денег, наши британские товарищи сочли достойной занимать выборную должность в своей партии. – Посмотрев сначала на Лимаса, а потом на Фидлера, он добавил, перейдя уже на откровенную грубость: – Она – круглая дура. Но благодаря счастливому для нас стечению обстоятельств Лимас сошелся с ней. Это далеко не первый случай, когда реваншистский заговор удается разоблачить благодаря личным порокам его архитекторов. – После этого, коротко, но вежливо кивнув каждому из триумвирата судей, Карден сел.

В тот же момент на ноги вскочил Лимас, и на этот раз охранники не стали вмешиваться.

Видимо, сидя в Лондоне, они окончательно рехнулись. Он же объяснил им, что это не серьезно, просил оставить ее в покое. А теперь стало ясно: с того самого момента, как он покинул Англию – и даже раньше, пока он еще отбывал срок в тюрьме, – какой-то идиот принялся подчищать за ним, оплачивая счета, улаживая проблемы с домовладельцем и избитым торгашом; а главное – занявшись Лиз. Это было безумие, в которое невозможно поверить. Чего они добивались? Гибели Фидлера, гибели собственного агента? Срыва своей же операции? Или за всем этим стоял один лишь Смайли? Неужели его извращенная совестливость толкнула его на все? А Лимасу оставалось теперь только одно – выгородить Лиз и Фидлера, приняв весь удар на себя. Вероятно, его и так уже списали со счетов. Если ему удастся спасти шкуру Фидлера – если только еще остался хоть какой-то шанс, – то появится надежда вернуть Лиз домой.

Но каким, черт возьми, образом им стало так много известно? Он был уверен, на все сто процентов уверен, что в тот день его не могли отследить до дома Смайли. И деньги… Откуда им известно об обвинении в краже денег из казны Цирка? Эта сплетня предназначалась исключительно для внутреннего распространения… Так откуда же? Откуда, дьявол их раздери?!

Растерянный, злой, стыдящийся себя самого, он медленно прошел через центр зала, пошатываясь, как осужденный, всходящий на эшафот.

– Хорошо, Карден, ваша взяла. – Лицо Лимаса было бледным и застывшим, словно каменным. Голову он откинул чуть назад и вбок, напоминая человека, который вслушивается в какой-то отдаленный звук. Он был пугающе неподвижным и спокойным, и это было спокойствие, продиктованное не чувством обреченности, а полнейшим самоконтролем, и потому казалось, что воля у него железная. – Отпустите ее, Карден.

Лиз уставилась на него глазами, полными слез, ее лицо сморщилось и подурнело.

– Нет, Алек… Нет, – сказала она неожиданно громко. – Как бы то ни было, не признавайся ни в чем ради меня… Мне все равно, как они поступят со мной, Алек. Это правда, мне все равно.

– Помолчи, Лиз, – смущенно отозвался Лимас. – Теперь уже слишком поздно. – Он перевел взгляд на президента трибунала. – Она ничего не знает. Вообще ничего. Выведите ее отсюда, отправьте домой, и я сам расскажу вам все.

Президент по очереди обменялась взглядами с мужчинами, сидевшими по обе стороны от нее, некоторое время размышляла и, наконец, сказала:

– Она может покинуть зал, но не отправится домой, пока слушания не завершены. Потом будет видно.

– Говорю же вам, ей ничего не известно, – почти выкрикнул Лимас. – Карден прав, разве вы еще не поняли? Это была операция, спланированная операция. Откуда ей было об этом знать? Она лишь потерянная маленькая девочка из заштатной библиотеки. Вам она ни к чему!

– Она все еще свидетель, – жестко возразила ему президент. – Возможно, Фидлер захочет ее допросить.

«Товарищем Фидлером» она его больше не называла.

При упоминании своей фамилии Фидлер, казалось, вышел из забытья, в которое погрузился, а Лиз впервые смогла по-настоящему разглядеть его. Карие глаза Фидлера на несколько секунд тоже задержались на ней, и он чуть заметно улыбнулся, словно только что понял, к какой расовой группе она принадлежит. Он выглядел маленьким и жалким, но до странности умиротворенным, подумалось ей.

– Она ничего не знает, – сказал Фидлер. – Лимас совершенно прав. Отпустите ее. – Голос его звучал предельно устало.

– Вы понимаете смысл сказанного вами? – спросила президент. – Осознаете, что это значит? У вас есть к ней какие-либо вопросы?

– Она уже сказала все, что могла. – Руки Фидлера были сложены на коленях, и он изучал их так внимательно, словно они интересовали его значительно больше, чем происходившее вокруг. – С нею сработали чрезвычайно ловко. – Он кивнул. – Позвольте ей уйти. Она не может рассказать то, чего не знает. – А потом тоном почти издевательски формальным добавил: – Вопросов к свидетелю не имею.