Джон ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)

– Они сказали мне, что их цель – подставить под удар Мундта, – продолжал он как ни в чем ни бывало, – что они хотят уничтожить его, и я согласился участвовать. Это должно было стать для меня самым последним важным заданием. Выполняя его, я опустился на дно, избил торговца… Но ты все это знаешь.

– И только поэтому занимался со мной любовью? – спросила она чуть слышно.

Лимас яростно помотал головой.

– В том-то и дело, что нет. В этом вся суть, пойми, – продолжал он. – Мундт обо всем знал, был в курсе всех деталей плана. По его приказу меня завербовали – по его и Фидлера. А потом он позволил Фидлеру взять все в свои руки, поскольку был уверен, что в результате Фидлер попадет в собственный капкан. Моя задача состояла в том, чтобы окончательно заставить его поверить в истину: Мундт – агент британской разведки. – Он помедлил, не сразу решившись закончить. – А на твою долю выпала миссия дискредитировать меня. Фидлер пойдет под расстрел, а Мундт будет выглядеть героем, избежавшим смерти в результате фашистского заговора. Они использовали классический принцип – любовная интрижка мешает агенту довести дело до успешного конца.

– Но откуда они узнали обо мне, как могли предвидеть, что мы сойдемся с тобой? – воскликнула Лиз. – Боже милостивый, Алек, неужели они способны даже предсказать, что двое людей полюбят друг друга?

– Нет, конечно. И это не имело для них значения. Ставка делалась на другое. Тебя они избрали, потому что ты молода, хороша собой, состоишь в коммунистической партии и не отказалась бы поехать в Германию по сфабрикованному приглашению. К вам на работу меня направил Питт с биржи труда, который догадывался, что я не откажусь от места в библиотеке. Во-первых, Питт служил в разведке во время войны, и они ему приплатили, надо полагать. Им достаточно было установить контакт между мной и тобой. Пусть всего на день. Срок не играл никакой роли. Зато потом это давало им предлог навестить тебя, снабдить деньгами, создать иллюзию, что между нами возник роман, даже если бы его на самом деле не было. Понимаешь? Чтобы позже всякий поверил в нашу взаимную страсть. И для этого тебе прислали деньги так, словно я просил об этом. А то, что мы и в самом деле стали близки, только облегчило их задачу…

– Да, тут нечего возразить, – сказала Лиз и добавила: – Я чувствую себя грязной, Алек, словно меня изнасиловали.

Лимас промолчал.

– Скажи, людям из твоего ведомства это облегчает муки совести? Я имею в виду… Когда они используют в такой роли члена компартии, а не обычную девушку? – спросила Лиз.

– Возможно, – ответил Лимас. – Но, как мне кажется, они сделали это не намеренно. Просто это еще более способствовало успеху операции.

– А ведь я могла остаться у них в тюрьме, я знаю. Ведь именно этого хотел Мундт, скажешь, нет? Он не видел смысла рисковать – я могла услышать слишком много лишнего, слишком о многом догадаться сама. В конце концов, Фидлер тоже невиновен. Но он – еврей, – добавила она возбужденно. – И его невиновность уже не играет большой роли, верно?

– О, бога ради! – простонал Лимас.

– Очень странно, что Мундт отпустил меня. Более чем странно, пусть это и стало частью вашей с ним сделки, – размышляла вслух Лиз. – Я же отныне фактор риска, как ни крути. Я имею в виду, когда мы доберемся до Англии. Член коммунистической партии, осведомленная обо всем этом… Нет ни намека на логику в его согласии отпустить меня.

– Как я предполагаю, – объяснил Лимас, – он собирается использовать факт нашего побега для наглядной демонстрации президиуму, что в его ведомстве окопались другие фидлеры, которых необходимо найти и устранить.

– И другие евреи?

– Это дает ему дополнительную возможность укрепить свои позиции, – ответил Лимас, пропустив ее вопрос мимо ушей.

– Убив еще больше ни в чем не повинных людей? Но тебя, кажется, не слишком это волнует.

– Разумеется, волнует. Меня тошнит от стыда и злости… Но я воспитан совершенно иной средой, Лиз, и потому не могу видеть все только в черных и белых тонах. Люди, играющие в подобные игры, неизбежно идут на риск. Фидлер проиграл, Мундт одержал победу. И Лондон выиграл – вот в чем все дело. Это была омерзительно грязная операция. Но она себя оправдала, и нет ничего важнее. – По мере того как он говорил, его голос становился громче и под конец уже почти перешел в крик.

– Ты сам пытаешься себя убедить, что это правильно! – воскликнула в ответ Лиз. – Они творили отвратительные дела. И как можно убивать Фидлера? Он же хороший человек, Алек, я знаю, что хороший. А Мундт…

– Не понимаю, на что ты, черт возьми, жалуешься, – грубовато перебил ее Лимас. – Ведь это твоя партия все время с кем-то воюет, не так ли? Жертвуя личностями во имя интересов масс. Этот принцип она провозглашает. Социалистическая реальность – ежедневная и еженощная неустанная борьба. Они же об этом тебе твердят? По крайней мере ты осталась в живых. Что-то не слышал, чтобы коммунисты верили в святость человеческой жизни, или я чего-то не понял? – спросил он саркастически. – Я признаю, да, признаю, что тебя могли уничтожить. Такой вариант не был исключен. Мундт – свинья еще та, он не видел смысла оставлять тебя в живых. Его обещание – а он дал слово не трогать тебя – недорого стоит. И ты действительно могла умереть – сегодня, через год или через двадцать лет – в тюрьме рая для рабочих и крестьян. Как и я сам. Но твоя партия, насколько я помню, ставит себе целью уничтожение целых общественных классов. Скажи, если я опять ошибаюсь.

Он достал пачку, вынул из нее две сигареты и вместе со спичками подал Лиз. Ее пальцы дрожали, когда она прикуривала их и протягивала одну Лимасу.

– Ты много размышлял об этом, как я погляжу? – спросила она.

– Так уж случилось, что мы чуть не оказались в могилах, – продолжал Лимас. – Мне очень жаль. Как жаль и всех остальных, кто погиб. Но только не надо убиваться из-за правил игры, Лиз, – это те же правила, какие установила твоя партия. Мы – лишь малая цена, которую приходится платить за великие свершения. Одна жертва для блага многих. Но не очень-то приятно, как я догадываюсь, выбирать, кто именно должен стать жертвой, когда абстрактная схема начинает касаться непосредственно людей.

Она слушала в темноте, какое-то время не замечая ничего, кроме убегавшей под колеса дороги и парализующего страха в душе.

– Но они позволили мне полюбить тебя, – сказала она наконец. – Позволили поверить в тебя и полюбить.

– Они нас использовали, – ответил Лимас, не жалея ее чувств. – Они обманули нас обоих, потому что возникла необходимость. Только так у них все могло получиться. Фидлер уже сам подобрался к Мундту вплотную, понимаешь? Мундта бы разоблачили, разве это не ясно?