Джон ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)

– Значит, тридцать тысяч фунтов и наша полная поддержка?

– И человек. Но найти его будет моей задачей. – Он издал короткий смешок.

Помощник вновь резко повторил:

– Как я понял, вы осознаете, что министру не обязательно знать все детали?

– Да. Думаю, будет лучше, если вы возьмете большую часть переговоров на себя.

– Но мне трудно будет удержать его от участия. Вам удалось очень сильно его встревожить.

На это Леклерк заметил с притворным смирением:

– А нам не следует чрезмерно тревожить начальство. Наше общее начальство.

Впрочем, помощник министра, казалось, не считал, что начальство у них общее. Они поднялись с мест.

– Кстати, – продолжал Леклерк. – О пенсии для миссис Тейлор. Я пишу ходатайство в министерство финансов по этому поводу. Они бы хотели, чтобы на нем стояла виза нашего министра.

– Почему, ради всего святого?

– Речь все-таки идет о гибели при исполнении служебных обязанностей.

Помощник замер.

– Вы заходите слишком далеко в своих требованиях. По сути, вам нужно, чтобы министерство само расписалось в том, что Тейлора убили.

– Я лишь прошу о достойной пенсии для вдовы, – уже очень серьезно возразил Леклерк. – Он был одним из моих лучших людей.

– Ну, разумеется. Они у вас все лучшие.

Министр даже не поднял головы, когда они вдвоем вошли к нему в кабинет.

Зато инспектор полиции Пеерсен сразу же встал со своего кресла – невысокий крепыш с бритой шеей. Он был одет в штатское. Эвери предположил, что так и положено сыщику. Инспектор пожал ему руку с профессионально усвоенным видом соболезнования тяжелой утрате, а потом предложил обоим гостям сесть в современные кресла с подлокотниками из тика и протянул им жестяную коробку с сигарами. Они отказались, а сам инспектор с удовольствием прикурил и потом использовал сигару в качестве удлинителя для своих коротких пальцев, когда хотел что-либо подчеркнуть жестом, и даже инструмента для рисования, изображая дымом в воздухе контуры предмета, о котором говорил. При этом он то и дело демонстрировал сочувствие горю, постигшему Эвери, почтительно склоняя подбородок к груди и бросая из тени своих кустистых бровей полные симпатии взгляды. Начал он с подробного описания обстоятельств наезда, чрезмерно долго и чуть занудно перечислял меры, принятые к обнаружению виновника, часто ссылался на личную заинтересованность в этом деле главы полиции страны, который славился своей англофилией, и высказал личную уверенность, что неосторожный водитель будет найден и понесет наказание по всей строгости финских законов. Затем он уделил некоторое время описанию собственных теплых чувств к Великобритании, глубокого уважения к королеве и сэру Уинстону Черчиллю, подчеркнул важность нейтралитета Финляндии на международной арене и только потом перешел к вопросу о теле покойного.

Он не без гордости сообщил, что вскрытие уже произведено, а господин общественный прокурор (он именно так и выразился) заявил об отсутствии оснований считать, что гибели мистера Маллаби сопутствовали подозрительные обстоятельства, несмотря на наличие в организме погибшего большой дозы алкоголя. Бармен аэропорта в своих показаниях подтвердил, что погибший употребил пять двойных порций «штайнхегера». Затем инспектор обратился к Сазерленду.

– Ваш подопечный пожелает увидеть брата? – спросил он, считая, видимо, что столь деликатный вопрос следует адресовать третьему лицу.

Сазерленд слегка смутился.

– Предоставим решение самому родственнику, – сказал он, намекая, что данная проблема вне его компетенции. Они оба посмотрели на Эвери.

– Думаю, в этом нет необходимости, – ответил тот.

– Есть небольшая сложность. Она связана с опознанием, – сказал Пеерсен.

– С опознанием? – удивленно переспросил Эвери. – Моего брата?

– Я сам видел его паспорт, – вставил Сазерленд, – еще до того, как вы мне его передали. В чем там может быть сложность?

Полицейский кивнул.

– Да, конечно, вы его видели.

Выдвинув ящик стола, он достал из него небольшую пачку писем, бумажник и несколько фотографий.

– Его фамилия была Маллаби, – сказал он. Инспектор бегло говорил по-английски, но с заметным американским акцентом, что, впрочем, шло к его привычке курить сигары. – И паспорт выписан на Маллаби. Это же настоящий паспорт, не так ли?

Пеерсен смотрел на Сазерленда. На секунду Эвери показалось, что он уловил на несколько помрачневшем лице консула выражение некоторой неуверенности.

– Разумеется.

Пеерсен принялся просматривать письма, вкладывая одни в папку, лежавшую перед ним на столе, а другие бросая обратно в ящик стола. Время от времени, добавляя очередной конверт к досье, он бормотал:

– Ах да, это сюда.

Или:

– Да, да, так оно и есть.

Эвери чувствовал, как капли пота побежали по его телу; особенно сильно вспотели ладони.

– Стало быть, фамилия вашего брата была Маллаби? – спросил инспектор еще раз, когда все разложил по местам.

Эвери кивнул:

– Да, без сомнения.

Пеерсен улыбнулся.

– Без сомнения? Вы так считаете? – произнес он, поднимая кончик сигары вверх и дружески кивая, словно собирался сделать ничего не значащие замечания по ходу разговора. – А вот все остальные его вещи, его письма, одежда, водительское удостоверение принадлежали некоему мистеру Тейлору. Вам что-нибудь известно о мистере Тейлоре?

Мозг Эвери парализовало от ужаса. Конверт! Почему-то он прежде всего подумал о конверте в своем кармане. Что ему с ним делать? Пойти в туалет и уничтожить, пока еще не поздно? Но он сомневался, что справится: конверт был из плотной глянцевой бумаги. Даже если порвать его в клочья, они останутся плавать в унитазе. Он видел, что Пеерсен и Сазерленд смотрят на него, ожидая ответа, но мог думать только о конверте, тяжким грузом давившем на внутренний карман.

Он сумел выдавить:

– Нет, об этом мне ничего не известно. Мы с братом…

Сводным братом или единокровным?

– …Мы с братом имели очень мало общего. Он был старше. И мы не очень-то ладили между собой. Он сменил множество разных профессий, никак не мог нигде осесть и чем-то заняться основательно. Возможно, этот Тейлор был его приятелем, который… Который… – Эвери пожал плечами, отчаянно делая вид, что Маллаби и для него самого представлялся личностью загадочной.

– Сколько вам лет? – спросил Пеерсен. Казалось, ему на время пришлось забыть о соболезнованиях.

– Тридцать два.

– А сколько было Маллаби? – вопрос снова прозвучал небрежно, как едва имеющий отношение к делу. – Не скажете ли, на сколько лет он был старше вас?

Сазерленд и Пеерсен видели паспорт и знали это. Возраст погибшего запоминается почему-то особенно легко. Только Эвери, «брат» покойного, понятия не имел, сколько тому было лет от роду.