Лев Самойлов - Таинственный пассажир

— Да... Но какое вам дело? И что, собственно, вам нужно? Вы — американец, англичанин?

Сергиевский отрицательно покачал головой.

— Нет, вы ошибаетесь, я не американец и не англичанин.

— Так объяснитесь же, черт возьми! — почти крикнул Лидсней, продолжая стоять посреди комнаты.

— Сейчас!.. Присядьте, пожалуйста, и вы... Стоя разговаривать неудобно.

Лидсней тяжело опустился на край кровати и вопросительно поглядел на своего странного гостя.

— Вот теперь мы сможем объясниться, — сказал Сергиевский, и голос его зазвучал чуть громче и строже. После минутной паузы он добавил:

— Господин Гарольд Лидсней! Я имею полномочия переговорить с вами насчет дальнейшей поездки по СССР. В связи с некоторыми обстоятельствами вам придется изменить ваш дальнейший маршрут...

Лидсней ничего не понял. Какие полномочия? От кого?..

Но Сергиевский имел все основания для своего заявления Лидснею. В этот же день, всего час назад, в Черноморске, на Крутой горе, произошли события, участниками которых были Сергиевский, Таня, а также Хепвуд, которого сегодня, сейчас ждал у себя в номере гостиницы Гарольд Лидсней.

Полюбилась Хепвуду эта окраинная зеленая улица. Здесь всегда было тихо, солнце не припекало так сильно, в тени густых деревьев дышалось легко. Совершая свои утренние и вечерние прогулки, рекомендованные врачами, Хепвуд неизменно проходил от начала до конца всю Набережную улицу. Медленной походкой выздоравливающего человека он шел мимо деревянных заборов и дачных домиков, уступая дорогу встречным, останавливаясь возле газетных витрин.

Здоровье Джима Хепвуда шло на поправку, он окреп и уже обходился без помощи палки. Иногда, правда, чувствовал неожиданную слабость и садился на первую попавшуюся скамейку, а отдохнув, поднимался и шел дальше, к порту.

Проходя мимо домика Бадьиных, Хепвуд часто останавливался и, если видел в садике Ксению Антоновну или Андрейку, приветствовал их помахиванием руки или обычной английской фразой: «Гуд монинг!»

Андрейка выучил уже несколько английских слов и с достоинством отвечал: — Гуд монинг, камрад Джим!.. Ксения Антоновна, не собиравшаяся изучать английский язык, приветливо отвечала: — Здравствуйте! — и приглашала зайти, посидеть. Но Джим не хотел быть назойливым и, поблагодарив за приглашение, шел дальше.

Несколько раз во время своих прогулок по Набережной улице Хепвуд видел в садике и самого Бадьина. Мичман подходил к заборчику, угощал матроса табачком, расспрашивал о самочувствии.

— Ну как, скоро домой? — спросил при последней встрече Бадьин.

— Да, надеюсь... соскучился по семье.

— Ну что ж, в добрый путь! Может быть, и не увидимся, так как меня несколько дней не будет дома.

— Спасибо вам, вы много для меня сделали..

Хепвуд раскурил трубку и закашлялся.

— Что, крепкий? — усмехнулся Бадьин.

— Крепкий.

— Русский табачок! — удовлетворенно сказал Бадьин. — Только держись!

Хепвуд кивнул головой и неожиданно спросил:

— Камрад Джон... Я хотел бы спросить...

— Спрашивай!

— Того пассажира с «Виргинии», про которого я рассказал советскому офицеру, нашли? Или ищут?

Бадьин с удивлением посмотрел на матроса, секунду помедлил, пыхнул дымом из трубки и затем ответил:

— Не знаю, о чем ты говоришь. В первый раз слышу. Какой пассажир?

— Ах, да... простите, вы не знаете... надо будет спросить того офицера... Ведь я ему все рассказал...

Это был единственный раз, когда матрос, беседуя с Бадьиным, вспомнил о таинственном пассажире, приехавшем на «Виргинии» в Черноморск.

Бывало, что в прогулках Хепвуда принимала участие Андрейка. Сопровождаемый «Шалуном», он шел рядом с матросом и знакомил его со всеми достопримечательностями города. В этих случаях Хепвуд изменял и удлинял свой обычный маршрут, так как ему было интересно слушать восторженные объяснения мальчика.

— Вот здесь, — говорил Андрейка, показывая на высокое светлое здание с большими окнами, — наша школа-десятилетка. Вон за этим забором — стадион. А здесь морской музей. Вам было бы, наверно, интересно побывать в нем.

Хепвуд кивал головой и говорил, что обязательно зайдет в музей.

— А как называются эти горы? — спросил как-то Хепвуд в одну из своих первых прогулок, указывая на цепочку гор, начинавшихся сразу же за городской окраиной.

— Это — Крутые горы. Там во время войны, когда в Черноморск пришли фашисты, скрывались партизаны.

— О-о, это, должно быть, очень интересно. Давай сходим туда. Ты мне все покажешь и объяснишь!

Андрейка был очень доволен тем, что Хепвуд обратился к нему с такой просьбой, и с удовольствием согласился на прогулку в горы. Здесь ему была знакома каждая тропинка — с ребятами из пионерского отряда он облазил все места, куда только можно было добраться.

Не откладывая, Андрейка с Хепвудом направились к горам. «Шалун», весело помахивая хвостом, бежал впереди. Ему эта дорога тоже была хорошо знакома.

Андрейка не забывал, что он — главное лицо «экспедиции», и по пути продолжал знакомить Хепвуда со всем, что, по мнению пионера, свидетельствовало о значении и славе Черноморска. Мальчик показывал матросу на маленький покосившийся домик и с загоревшимися глазами говорил, что в нем жил «знаменитый большевик» матрос Черевчук. Вот за этой зеленой оградой в братской могиле похоронены советские воины-разведчики, которые ночью пробрались в занятый гитлеровцами город, устроили панику и перестреляли много фашистов. По этой дороге, мимо могилы, в дни первомайских и октябрьских праздников всегда проходят колонны демонстрантов...

Увлеченный своим рассказом, Андрейка даже забыл про спутника, а тот молча и сосредоточенно шагал рядом с мальчиком, иногда оглядывался но сторонам, как бы запоминая дорогу, и изредка бросал короткие реплики: — Да... хорошо... интересно...

— А это что за домик? — спросил матрос, когда Андрейка остановился возле небольшого белокаменного домика с верандой, огороженного деревянным заборчиком. На стене, возле входной двери, висела черная квадратная пластинка с надписью золотыми буквами — мемориальная доска.

— Это — знаменитый домик! — сказал Андрейка, повторяя свое любимое слово «знаменитый». — Здесь жил профессор Савельев!

— Савельев? — переспросил Хепвуд.

— Да... Разве вы не слыхали о нем?

— Нет.

— Как же? — удивился и огорчился мальчик. — Вы — моряк, а не знаете. Ведь Савельев был знаменитым... Корабли строил.

— А что там написано? — спросил Хепвуд.

— Там написано, что в этом доме жил и работал советский ученый Савельев, который погиб в дни Великой Отечественной войны.

— Его убили? Или он умер?

— Не знаю... — Андрейка замялся. Ему не хотелось показывать свою неосведомленность, но врать он не привык и поэтому еще раз повторил: — Не знаю... этого никто не знает...