Эндрю Йорк - Ликвидатор

— А что произойдет, если убийцу возьмут?

Кэннинг улыбнулся. Зашевелились только губы.

— Вот почему они пришли к нам, знаете ли. Вас никогда не берут. — Он снова сел в машину и отпер портфель. — Вот этот, в центре.

Уайлд тщательно изучил фотографию:

— Он удивительно похож на вас, Тони. Усы и все такое.

— Надеюсь, вы нас не перепутаете, старина.

— А другие парни?

— ЦРУ. Этого человека окружает такое количество людей оттуда, что сколько их — один или два — не имеет особого значения/

— Поверю на слово. — Уайлд постучал по фотографии. — Вот этого я видел раньше.

— А, Люсинда. Думаю, вы слышали о нем.

— Получается, что да. — Уайлд вернул фотографию. — Как насчет прислуги?

— Беспокоиться не о чем, кроме, пожалуй, дворецкого. Его зовут Парсонс. Он работает там давно и, возможно, кое-что знает. Остальные слуги чисты и невинны. Они знают, что Керли время от времени принимает важных персон, и не более того. Важные персоны путешествуют со своей собственной охраной.

— А Сталиц путешествует с Люсиндой, — с огорчением заметил Уайлд.

— Я предупреждал, что это пакостное дело. Вам это понадобится.

Уайлд с отвращением оглядел «смит-и-вессон».

— Принципиально не прикасаюсь к подобным штукам. А если и прикоснусь, все равно не стану пользоваться.

— Извините, Уайлд. Приказ есть приказ. И автоматика дает сбои. Это обязательно. В течение двух дней вы можете использовать свои собственные разнообразные… э-э… так сказать, приобретенные навыки, но, если Сталиц доберется до Хитроу, боюсь, вам придется выступить в открытую и… э-э… действовать как наемный убийца. Он не должен покинуть остров.

Уайлд взял револьвер; он весил меньше фунта и был без рукоятки, чтобы можно было быстро выхватить из кармана или заплечной кобуры. Выстрел из него будет точен даже на значительном расстоянии, а каждая из пуль способна остановить и убить любого. Он положил револьвер в карман пиджака.

— Ну, — сказал Кэннинг, — подробности, разумеется, ваши.

— Разумеется, — ответил Уайлд.

Кэннинг со щелчком захлопнул портфель.

— Очень жаль, Джонас, хочу, чтобы вы это знали. Мне жаль, что я вынужден давать вам это задание. Особенно сейчас. И мне жаль, что я не мог предупредить заранее и дать больше времени. — Кэннинг протянул руку. — Удачи.

Уайлду вдруг пришло в голову, что Кэннинг раньше никогда не называл его Джонас. Или предлагал пожать руку. Он улыбнулся.

— Я не верю в удачу. А теперь, думаю, пора возвращаться. И если вы не возражаете, старый мой приятель, за руль сяду я. Примерно через три секунды у меня свидание.

Джоселин не обрадовалась:

— Ну, в самом деле, Джонас. Ты только во вторник вернулся.

— Мы объяснили этому типу, что нам неудобно, но тогда он удвоил предложение. Он женится в пятницу через неделю и, похоже, желает провести медовый месяц на борту новой моторной яхты. Мы должны взять ее в субботу на Джерси и доставить в Канн к вечеру следующего четверга. Просто конфетка, в сущности. Мы пройдем через все проливы.

— Я уже пригласила Джоан Пенвилл.

— Обратно мы прилетим. Отложи вечеринку на неделю.

Джоселин раздавила в пыль круглый индийский хлебец.

— Я начинаю проникаться мыслью о твоей отставке.

На следующее утро Уайлд отправился в библиотеку и провел там два часа, читая газеты и научные журналы. Он познакомился с Ефимом Сталицем и решил, что тот ему не нравится. В одиннадцать тридцать он вывел из гаража «остин-хили» и поехал по трассе А21 в направлении Тонбриджа. Ехал медленно. Был четверг, 21 октября. Погода переменилась в соответствии с его настроением. Не было даже намека на солнце, и ветер, холодный и влажный, гнал с юго-запада дождевые тучи.

Он считал, что Кэннинг достаточно глупо повел себя в истории с Мари. Конечно, Кэннинг верил в древнюю мудрость о том, что правая рука никогда не должна знать, что делает левая, но эта нелепая загадка была рассчитана на то, чтобы не дать Уайлду сконцентрироваться именно в тот момент, когда он больше всего нуждался в этом. Чем больше он думал, почему получил подобный приказ, — и эти мысли продолжали преследовать его всю ночь, что было особенно неприятно, — тем меньше ему все это нравилось.

Он занялся профессией, будучи молодым человеком, с равнодушной беспечностью относившимся к своей личной безопасности, после нескольких лет работы в Сити, поглощенный навязчивой идеей, едва ли не желанием умереть. То, что ему удалось выжить после первого задания, поразило его. Он всегда отдавал себе отчет в вероятности того, что раз его работа заключается в том, чтобы совершать убийства во благо родной страны, то раньше или позже родная страна может потребовать умереть за нее. Но девять успешных лет притупили ясность видения. Он потерял связь с реальностью, позволил себе привязаться к образу Уайлда — джентльмена-яхтсмена, потасканного плейбоя, заставил течь мысли в направлении ленивого полеживания на солнышке, взрастил в себе стремление использовать свои несомненные таланты для того, чтобы извлечь максимум из жизни, а не из смерти.

Интерлюдии реальности, когда он был вынужден превращаться в Уайлда-убийцу, агента, получившего специальное задание, как выразился бы Кэннинг, или Ликвидатора, как называли его коллеги, все больше и больше воспринимались им не более чем кошмар, редкие моменты трезвости в жизни законченного алкоголика. И поскольку каждый год каждое новое задание с успехом выполнялось, он все больше и больше проникался уверенностью, что способен проснуться, когда пожелает. Он предполагал, что стал высокомерным. Без всякой на то причины. В прошлом все обстоятельства всегда складывались в его пользу. Он всегда сам выбирал время и, с некоторыми ограничениями, место. Время всегда было его оружием. Время для того, чтобы составить план — подход, действия, способ скрыться. Теперь ему было приказано убить при первой же возможности, ни тонкости, ни виртуозности от него не требовали. И если не удастся убить Сталица и скрыться, самому придется умереть. Учитывая, что о здоровье и жизни Сталица заботился лучший секретный агент Америки, шансы склонялись к гибели. Совершенно безотносительно к внезапной перемене, которая напрямую внедрилась в его собственные планы на будущее, предстоящая операция казалась колоссальной бессмысленной тратой столь тщательно подготовленного таланта. Подобную работу можно было доверить любому сумасшедшему с высококачественным ружьем.

Помимо неудобств для него лично, в этом деле было много такого, что Уайлду трудно было понять. Недостаток понимания заставлял чувствовать неуверенность. Он подумал, что неуверенность, в сущности, сродни болезни. Она прокрадывается в самое нутро. Внезапно ему показалось, что он уже очень давно испытывает неуверенность. Дело Порто-Санто пробило первую брешь в его доспехах, оставив ощущение, будто он сомневается в самом себе. В тот момент он посчитал, что это хороший признак. Он осознал, что самой большой ошибкой была бы чрезмерная самоуверенность. Он возился со смертью, как человек, разводящий змей, возится с ядами, и рано или поздно без должной осторожности катастрофа окажется неизбежной.