Джон Пристли - Затемнение в Грэтли

— Я обычно в это время обхожу цеха, — промолвил Хичем, кончив диктовать письмо. — Не хотите ли посмотреть, как мы работаем?

Он очень гордился своим заводом и часа полтора водил меня из цеха в цех, объясняя, что они здесь делают и какие при этом испытывают затруднения. Вокруг все были заняты работой. Странное дело — постоянно приходится читать про такие военные заводы, где у половины людей только и дела, что строить модели самолётов да играть в футбол, а между тем я до сих пор ни разу не видел такого завода. Если эти люди притворяются только для того, чтобы обмануть начальника, то начальнику следовало бы знать, что его обманывают, а иначе какой же он начальник? Во время осмотра завода я был начеку, понимая, что здесь вполне может оказаться кто-нибудь из военной разведки или Особого отдела. И если я с этим человеком уже встречался или работал вместе, он меня, конечно, узнает. Однако ничего такого не произошло.

К концу нашей долгой прогулки по заводу я уже с невольной грустью думал о том, что я всё ещё ловлю шпионов, хотя мог бы заниматься настоящим серьёзным делом на производстве. Мне всегда нравилось руководить честными рабочими, создавать крепко спаянный коллектив. А ничего этого не было в моей нынешней деятельности. Каждый из нас почти всегда действовал в одиночку, слоняясь повсюду, разнюхивая, выслеживая, выслушивая людское враньё. Конечно, и в этой работе есть нечто увлекательное. Но в тот день я этого не ощущал. Как я вам уже говорил, мне была не по душе моя миссия в Грэтли.

Хичем поручил кому-то переписать мои письма, поэтому, обойдя цеха, мы направились через двор к заводской конторе. Но Хичема догнал и остановил один из мастеров, и я пошёл дальше один. Неподалёку от входа в контору я остановился, поджидая директора. Полицейский сержант, разговаривавший с кем-то у ворот, подошёл теперь ко мне. Это был молодой парень, вероятно, недавно произведённый в сержанты и не в меру распорядительный. У него был выступающий вперёд подбородок, который в наших иллюстрированных журналах всегда символизирует сильный характер, ум, стойкость, а в действительной жизни, по моим наблюдениям, является лишь признаком безнадёжной тупости.

— Одну минуту! — произнёс сержант с таким видом, как будто я не стоял совершенно неподвижно, а пытался бежать от него. — Я хотел бы взглянуть на ваш пропуск.

— У меня его нет, — ответил я довольно благодушно.

— Не полагается ходить по территории завода без пропуска, — сказал он.

Против этого спорить было трудно. Но я объяснил ему, что пришёл по делу к директору и сейчас ещё нахожусь, так сказать, в его обществе, — как раз поджидаю его здесь.

— В чём дело, сержант?

Спрашивавший только что вышел из конторы. Это был бравый, холёный мужчина лет шестидесяти, с лицом, похожим, на хороший кусок филе, с кустистыми бровями и аккуратно подстриженными седыми усами. Он напомнил мне наших генералов прошлой войны. Он был в штатском, но чувствовалось, что он только что сбросил военный мундир и в любую минуту может снова оказаться в нём. И говорил он, конечно, отрывисто повелительным тоном.

Сержант поспешно отдал честь, и я подумал, что эти двое принадлежат к одной и той же категории людей.

— Я только что спрашивал у него пропуск, сэр, — пояснил сержант.

— Правильно! — рявкнул вновь пришедший. — Я уже говорил, что надо поставить кого-нибудь для контроля. Вообще я в последнее время замечаю здесь чёрт знает какую расхлябанность.

— Так точно, сэр. — Оба сурово уставились на меня. Таким субъектам необходимо иметь подчинённых. Какой смысл культивировать эту манеру обращения, если некем командовать и некого муштровать?

— Я уже объяснял, что пришёл к мистеру Хичему. Мы с ним только что вместе обходили завод. Да вот и он. Он вам подтвердит.

— Ладно. Сержант, идите на свой пост.

Сержант снова отдал честь и, чувствуя, что я каким-то образом навлёк на него внезапную немилость начальства, кинул мне на прощание долгий и недобрый взгляд.

Подошёл Хичем и познакомил нас. Оказалось, что это полковник Тарлингтон, о котором вчера при мне говорили в баре. Я не удивился.

— Слушайте, Хичем, — начал полковник, едва удостоив меня взглядом, — я вижу, Стопфорд попал в столовую комиссию.

— Да, кажется, — ответил Хичем рассеянно.

— Но вы сами понимаете, что это недопустимо. Этот малый всегда был у нас в списке опасных. Он коммунист.

— Знаю, — отозвался Хичем, лицо которого выражало теперь ещё большую озабоченность. — Но членов столовой комиссии выбирают сами рабочие, и, раз они хотят Стопфорда, я ничего не могу поделать.

— Ещё как можете, — сердито возразил полковник. — Нет ничего легче. Завтра я буду говорить об этом на заседании правления. Вам известна моя точка зрения. Мы выпускаем секретную продукцию, а на нашем заводе выбирают коммунистов то в одну комиссию, то в другую, то в третью, между тем по городу рыщут всякие беженцы из Германии. Бог знает, чем всё это кончится. Предупреждаю вас, я приму самые строгие меры. И здесь, на заводе, и в городе… Самые строгие меры… — Он сухо кивнул нам обоим и удалился.

— Я уже слыхал о нём, — сказал я Хичему, когда мы поднимались по лестнице в контору.

— О ком? О Тарлингтоне?

— Да. Что он собой представляет?

— Как вам сказать, — начал Хичем, словно извиняясь. — Он тут вертит всей округой… Он, собственно, землевладелец, но он и член нашего правления, и местный мировой судья, и всё что хотите. Человек безусловно энергичный, умеет произнести эффектную речь в Неделю Военного Флота и всё такое. Но он перегибает палку. Вот теперь новая блажь: немецкие беженцы. Вбил себе в голову, что все они шпионы и члены пятой колонны, и заставил нас выгнать с завода одного очень способного химика-металлурга, австрийца. Мы никак не могли его урезонить.

— «Оплот родины», — ввернул я.

— Вот-вот. — И, спохватившись, должно быть, что зашёл слишком далеко, он заговорил опять деловым тоном. — Возьмите ваши письма, мистер Нейлэнд, а копии я передам правлению. Записку к Робсону на Смитовский завод я вам дал? Отлично. Но не поступайте туда, не дав мне знать. Нам и здесь нужны люди.

Сержант по-прежнему торчал у ворот, когда я выходил, и, несмотря на то, что он видел меня в обществе начальства, я, должно быть, всё ещё казался ему подозрительным, и он жалел, что нет повода отвести меня в участок. Я приветливо улыбнулся ему и дружески помахал рукой, а затем пожалел об этом. В нашей работе мы прибегаем к услугам местной полиции только в тех случаях, когда это совершенно неизбежно, тем не менее не было никакого смысла выходить из роли только затем, чтобы подразнить невзлюбившего меня сержанта. Но в ту минуту мне этого хотелось, и я поддался своему настроению.