Джон Пристли - Мгла над Гретли

На площадке было темным-темно. Лишь тусклый свет пробивался из-под двери, ведущей в главный коридор. Тут я услышал шорох: кто-то осторожно открывал эту дверь. Я отступил назад и прижался к стене так, чтобы свет из коридора не упал на меня. С того места, где я стоял, было видно, кто открывает дверь.

Это оказался мистер Периго. Едва я успел его разглядеть, как дверь за ним закрылась и снова стало темно. Так мы и стояли вдвоём на этой тёмной площадке. Я затаил дыхание. Я знал, что он делает. Он старался подслушать разговор в гостиной, стоя у двери в нескольких дюймах от меня. Разумеемся, это не могло продолжаться долго.

Неожиданно дверь распахнулась, и на площадку хлынул поток света. Забавная, должно быть, это была картина. Впереди стоял мистер Периго, а позади него — я, делая вид, что мы только что пришли вместе. В гостиной восседал жирный иностранец с маленьким кожаным чемоданом на коленях, а на пороге в непринуждённой позе сама миссис Джесмонд.Что и говорить, забавная получилась сценка!

— Прошу прощения, миссис Джесмонд, — начал я через плечо мистера Периго, — мы вас не побеспокоили? Мистер Сэтл сообщил нам, что вы здесь, но если вы заняты… Мы как раз…

— Мы как раз обсуждали с мистером Ниландом, — бодро перебил меня Периго, — следует ли вас беспокоить.

— Ну, разумеется, что за разговоры, — улыбнулась миссис Джесмонд. — Заходите. А что касается вас, мистер Тиман, то я уверена, что вы можете немного задержаться. Хотя он в общем-то очень занятой человек.

— Я не могу задерживаться здесь долго, — сказал мистер Тиман. — Я должен поспеть на ночной манчестерский поезд.

В жизни своей не встречал человека менее похожего на ланкаширца, и всё-таки он говорил с акцентом, который можно приобрести, лишь прожив долгие годы в Ланкашире. Гостиная, а которую мы вошли, была столь же необыкновенной, как мистер Тиман и тот обед, который нам подавали внизу. Отличная мебель, а что до картин, так они были значительно лучше мебели. Если бы мистер Периго действительно занимался продажей картин, он должен был бы наброситься на эти полотна с жадностью голодного пса, увидевшего добрый кусок сырого мяса. На стенах висели одна из лучших уличных сценок Утрилло, два или три Дёрена и розовый Пикассо, стоивший, видимо, не меньше всей “Трефовой дамы” с её содержимым.

— Вы собрали великолепную коллекцию, — сказал я миссис Джесмонд.

— Да — с быстротой молнии подхватил Периго. — Я провёл перед этими полотнами часы с милостивого разрешения хозяйки, не правда ли?

Миссис Джесмонд подтвердила это кивком, и мистер Периго остался доволен собой, улыбнувшись так, словно знал, о чём я только что подумал. Мистер Тиман поспешно схватил свой чемодан и заявил, что не может больше оставаться ни одной минуты. Миссис Джесмонд проводила его к дверям и вышла за ним в коридор.

— Даже лучше, что мы пришли вместе, — прошептал Периго, — не так ли? Кстати, я только что вас разыскивал.

— Мы беседовали с мистером Сэтлом.

— Понятно. На мой взгляд, этот Сэтл самая заурядная личность. Трудно поверить, что он обладает капиталом, достаточным для содержания такого ресторана.

— Да, я и сам удивляюсь, — ответил я и ухмыльнулся.

Миссис Джесмонд, наконец, вернулась с приветливой улыбкой. Нельзя было не восхищаться этой женщиной. Теперь-то уж она наверняка знала, что Сэтл не направлял нас в её гостиную, что мы вломились без спроса. Тем не менее она и глазом не повела.

— Рассаживайтесь, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, — сказала она, направляясь к старинному креслу с высокой спинкой. — Как вам нравится война, мистер Ниланд?

Я сделал неопределённый жест.

— Ну, если на то пошло, она никому не по душе, — промямлил я.

— У мистера Ниланда есть манера, — мягко вставил Периго, — притвориться иной раз простачком.

Мне эта реплика не понравилась, но я продолжал в том же духе:

— Видите ли, я смотрю на это так. Я канадец и приехал сюда подработать. Пока я тут не обжился, мне лучше держать язык за зубами.

— Во всяком случае, здесь вы можете говорить обо всём открыто, — уверила меня миссис Джесмонд. — Не так ли, мистер Периго?

— Разумеется, — ответил тот, — но он-то об этом не знает. Что касается меня, то я не делаю секрета из своих взглядов. Разве лишь в присутствии таких ура-патриотов, как полковник Тарлингтон. Я думаю, что мир, в котором я живу и который люблю, вряд ли уцелеет, если мы будем продолжать эту войну. Даже если предположить, что мы сможем побить Гитлера — а пока совсем непохоже, что это так, — мы истощим себя в этой войне. И когда придёт так называемая победа, часть мира будет полностью под влиянием Америки, а другая — под влиянием Советской России. Безнадёжная перспектива, на мой взгляд. Поэтому — конечно, это строго между нами, мистер Ниланд, — я не вижу смысла в продолжении этой войны и думаю, что лучше бы нам договориться на разумных условиях с немцами. Не обязательно с самим Гитлером, но хотя бы с германским генеральным штабом.

— Я была того же мнения ещё прежде, чем Россия вступила в войну, — сказала миссис Джесмонд без тени улыбки. — А сейчас я просто уверена в этом.

— Уверены в чём? — спросил я.

— В том, что глупо продолжать войну. Тем более что мы воюем главным образом за большевиков. Выиграть мы ничего не выиграем, а проиграть можем многое.

Я взглянул на неё и подумал, что в первую весну этой войны, когда мы ещё не решались вступить в неё по-настоящему, в Париже, в апартаментах вроде этих, наверное, было немало женщин, похожих на миссис Джесмонд. Красивых женщин. Умных женщин. Образованных, утончённых, длинношеих, благоухающих, хитрых крыс. Миссис Джесмонд всё так же улыбалась мне. Затем она бросила быстрый взгляд на часы. Я понял намёк: вероятно, приближалось время свидания с одним из тех парней, что были там, внизу.

— Ну, мне пора, миссис Джесмонд, — сказал я, продолжая разыгрывать простачка. — Мне здесь очень понравилось. Если мне удастся получить работу в Гретли, надеюсь, вы позволите мне иногда бывать у вас.

— Не только позволю, но приказываю, — ответила она и выразительно пожала мне руку.

Мистер Периго ушёл вместе со мной.

— Боюсь, я слишком много болтал, — сказал он тихо, когда мы шли по коридору. — Миссис Джесмонд, и эта комната, и эти картины… Понимаете, они привели меня в возбуждение, у меня развязался язык. Но, разумеется, это бывает со мной, когда я среди друзей. Если бы мои слова стали известны обывателям Гретли, у меня обязательно были бы крупные неприятности. Впрочем, я уверен, что вы меня не поставите в трудное положение.

— За кого мы меня принимаете? Я сам привык говорить всё напрямик и считаю, что другие имеют на это такое же право, последняя фраза прозвучала просто по-идиотски.