Андрей Гуляшки - Приключения Аввакума Захова

Так началось для Аввакума утро 29 ноября.

Едва успел он закрыть входную дверь, как из складок снежной завесы выскочил Хари — он как будто сидел в мешке из-под муки, такой белый был от снега.

— Пойдем к дядюшке, — предложил он, мигая мокрыми ресницами. Видимо, он долго стоял под снегом. — Какой тебе смысл шататься сейчас по улицам, — продолжал он настаивать, хотя Аввакум и не отказывался. — Тут у нас настоящая зима, а там. в центре, слякоть, противно! И потом имей в виду, я заказал «боцману» на обед такое — пальчики оближешь!

Аввакум пожал плечами. Соблазнить его необычными блюдами было трудно — он не был гурманом. Но столь необычная настойчивость Хари произвела на него некоторое впечатление — прежде, приглашая его, Хари никогда не был так красноречив.

— Что случилось? — спросил Аввакум, стараясь заглянуть ему в глаза.

— Ничего особенного, — ответил Хари. Он немного помолчал. — В сущности ничего особенного не произошло, но мне кажется, что дядя сегодня почему-то слишком возбужден и все время нервничает. То ли он задачу какую решает, то ли ребус, не знаю, только кричит на всех без исключения: «Потише, не шумите!» Ты ведь знаешь, как он любит повторять эти слова, когда чем-то очень занят. Но сегодня он превзошел самого себя и прямо бесится. Да и «боцман» тоже ходит мрачный, как туча, насупился, сопит. Они сегодня оба как будто не в своей тарелке с самого утра. Словом, атмосфера довольно безрадостная. А я пригласил Марию пообедать вместе с нами, понимаешь?

— Понимаю, — улыбнулся Аввакум.

— Втроем нам будет веселее, — заметил Хари.

Тихо падали снежинки, вальс Штрауса по-прежнему звенел над землей.

— Согласен, — сказал Аввакум. Помолчав, он добавил: — Ты ступай, а я поднимусь наверх, захвачу аппарат. В такую погоду могут выйти отличные снимки.

На этот раз профессор даже не подал ему руки. Накинув на плечи свой шерстяной шарф, он сидел, скрючившись, в «чудо-кресле», будто сложенная пополам мумия, и неподвижно глядел невидящими глазами куда-то в пространство. На столе перед ним валялись тома энциклопедии, словари, математические справочники и листки исписанной бумаги. Ручка арифмометра остановилась на полуобороте.

— Не могу ли я чем-нибудь вам помочь? — спросил Аввакум. В это мгновение он искренне завидовал ему.

— Потише, не шумите! — ответил профессор, не шелохнувшись, даже не взглянув на него.

Аввакум тихонько прикрыл дверь.

В одиннадцатом часу приехала Мария. Раскрасневшаяся от холода, принесла с собой живительное дыхание снежных гор. Пока Хари помогал ей снять пальто и относил его на вешалку, она, постукивая каблучками, звонко смеялась, и от этого казалась еще красивее.

Стоя в углу, Аввакум навел на них объектив кинокамеры — на нее и Хари — и, улыбаясь, нажал кнопку. Она кивком головы поблагодарила своего жениха, быстро поцеловала его в губы и, вытянув вперед руки, кинулась к Аввакуму.

— С позавчерашнего вечера вы передо мной в долгу, — сказала она. — Помните?

— Помню, — ответил Аввакум и впервые в жи.ни почувствовал слабость в коленках.

— Боцман!

В двери, ведущей на кухню, блеснуло потное красное лицо бывшего кока. Заметив в прихожей гостью, он тут же по-солдатски вытянулся в струнку.

— Слушаю, ваше благородие, — отозвался он. Его голос звучал не в меру серьезно для ее невинной игры.

— Пойди возьми гармонь — и на палубу! — приказала Прекрасная фея.

Когда он появился с гармонью в руках, Хари сидел в прихожей на единственном стуле и со спокойным видом курил сигарету.

— «Дунайские волны» — засмеялась Прекрасная фея и положила на плечо Аввакума руку. — Он играет одни только вальсы, — шепнула она ему на ухо. Затем спросила: — Вы танцуете вальс?

— Впервые в жизни, — ответил Аввакум. Неприятная слабость в коленях исчезла.

«Боцман» приподнял растянутую гармонь, и его пальцы зашарили по старым пожелтевшим клавишам. «Жить тебе то ста лет!» — подумал Аввакум и стал про себя отсчитывать: «Шаг, полшага, раз-два-три!» Теперь действительно закружился в танце весь мир. Вешние воды разрушили преграду, и по цветущим лугам с перезвоном бегут ручейки. В лазурном воздухе трепетно блестит серебряное солнце, на изумрудном небосводе плывут лиловые облака. Яркая радуга то поднимается, то опускается, за нею тянутся пышные шлейфы, и вот она вдруг превращается в огромный фейерверк. С высоты, словно дождь, падают разноцветные капельки света. Шаг, полшага, раз-два-три! Кто сомневался в том, что мир прекрасен? Из ручейков образуется тихая полноводная река, и в ее голубые воды с улыбкой смотрится небо. Что у него в руках? Кусочек радуги? Но разве радуга способна так благоухать, разве у радуги могут быть волосы, грудь?

— Спокойнее, а то чего доброго вылетим из прихожей на улицу! — смеется Прекрасная фея.

Нет, они не вылетят. Он впервые вкушал до сих пор неведомую ему радость, и не удивительно, если немного перестарался. Открывая новый для себя мир, он, наверно, выглядел смешным.

Аввакум подвел Прекрасную фею к стулу, у которого сидел Хари, и сказал:

— Вот, Хари, твоя невеста. Танцуй теперь с нею ты, а я вас запечатлею на киноленте. В день, когда вы будете праздновать вашу серебряную свадьбу, мы с вами покрутим этот фильм и от души посмеемся.

— Боцман, давай-ка что-нибудь из «Веселой вдовы»! — кричит возбужденная Прекрасная фея. Глаза ее вызывающе горят, хотя блеск их уже не так ярок.

«Боцман» со свирепым выражением лица растягивает гармонь. Его огромные лапы, кажется, готовы кого-то раздавить. Аввакум нажал на рычажок кинокамеры: в объективе Хари и Прекрасная фея.

Вдруг сверху донесся голос профессора:

— Потише, не шумите!

Он прозвучал, как сигнал тревоги. Все замерли на какое-то время.

— Пойдемте в лес, — тихо предложила Прекрасная фея. — Хотите?

Обед прошел весело. Даже профессор несколько оживился. Перед тем как выпить свой кофе, он сказал:

— Я решаю, дети. — Он пристально всматривался в племянника и в Прекрасную фею. — Решаю труднейший ребус, какого мне еще ни разу не приходилось решать в жизни. — Он помолчал немного, отпил кофе и добавил: — Ужасный ребус! Должен вам признаться, дети, что я уже наполовину решил его. — Он почему-то по-прежнему пристально, не мигая, смотрел только на них. — Но до наступления сумерек я его окончательно одолею, будь он неладен. Можете не сомневаться!

— Непременно, дядя! — прощебетала Прекрасная фея. — Вы его решите, этот ребус, мы абсолютно уверены, что вы решите его, правда, Хари?

— О чем говорить, — буркнул в ответ Хари и зевнул. Он по-прежнему все время что-то чертил и мастерил в связи с предстоящей выставкой.

«Боцман» помог профессору подняться в свой кабинет.

Снег прекратился, полил дождь. Капли стучали по стеклу сердито и настойчиво. С пасмурного неба как будто уже начинали спускаться ранние сумерки.