Клавдий Дербенев - Ошибочный адрес (сборник)

Раздался звонок. Слободинский бросился в прихожую и, сделав приятную улыбку, открыл дверь:

— Прошу вас, заходите!

Перед ним стоял Кусков. Слободинский от удивления даже отступил.

Кусков закрыл за собой дверь и защелкнул замок.

— Это я. Уж раз отобрал у меня ключ — открывай сам.

— Вижу. Но я должен ложиться в постель! У меня сердечный приступ…

— Я не задержусь, — решительно — сказал Кусков и первым вошел в столовую. Увидев сервированный стол, весело подмигнул:

— Понимаю твой «приступ!» Супруга отдыхает на даче, а ты ждешь приятельницу! Недурно!.. Впрочем, есть деловой разговор…

Кусков бесцеремонно налил в бокал портвейна, выпил залпом и сел в кресло.

Сдерживая гнев, Слободинский думал над тем, как бы поскорее выставить Кускова.

— Что тебе нужно? — прохрипел он наконец.

— Как хрустальная ваза, разбилась наша дружба, Глеб, — ответил Кусков.

Когда Кусков начинал в таком тоне, Слободинский уже знал — разговор может затянуться. Он зло сказал:

— По-моему, она никогда не была не только хрустальной вазой, но даже и паршивеньким стаканчиком из бутылочного стекла!

— Ты так думаешь? — с мрачной угрозой в голосе спросил Кусков.

— Так! — еще злее ответил Слободинский.

— Какая тебя муха укусила, Глеб? Зачем это? — стараясь быть мирным, заметил Кусков. — Святое чувство дружбы и товарищества, спаянное многолетней общей деятельностью…

— У тебя ко мне что? — не в силах больше сдерживаться, спросил Слободинский и, вспомнив о спрятанной женщине, выпалил: — Забирай свою бабу и убирайся отсюда!

— Ах так! — вскрикнул Кусков и стукнул кулаком по столу. Посуда на столе зазвенела. — Тогда знай, что это не кто иная, как жена того Орлова, который написал о нас! Да, да, она! Она жена того и родственница полковника Орлова из КГБ…

— Орлова? — Слободинский, придерживаясь за стену, сел на стул.

— Не делай удивленные глаза! — спокойно начал Кусков. — Я раздобыл документ от Союза писателей, сделал, говоря короче, и ходил как представитель этой организации к Орловой, чтобы покопаться в записках… Но сорвалось! Она узнала меня. Оказывается, Моршанский давно еще говорил ей, кто я… Словом, узнала и стала следить за мной…

— Ты ходил к Орловой? — побледнев еще больше, спросил Слободинский.

Это было для него неприятной новостью. Он вскочил со стула и забегал по комнате. Потом подбежал к Кускову и зло крикнул:

— Зачем ты это сделал? Кто тебя просил? Почему ты со мной не посоветовался?

Будущее показалось Слободинскому настолько мрачным, что он не мог сдержать стона и, схватившись за голову, опустился в кресло. Пижама пристала к его взмокшей спине, он расстегнул ее и сидел, выставив толстый живот и поскабливая волосатую грудь.

Кусков иронически смотрел на своего приятеля. Выпив еще бокал вина, сказал:

— Вот такие-то дела…

— Зачем ты приволок ее сюда? — жалобно спросил Слободинский.

— А куда я ее мог деть, если она следила за мной до самого твоего крыльца, — равнодушно ответил Кусков.

Услышанное было новым ударом. Слободинский вскочил и, разъяренный, приблизился к Кускову.

Кусков предостерегающе выдвинул ногу в ярко начищенном сапоге и сказал:

— Вот что! Я вижу, тебе некогда, дама с минуты на минуту может прийти… Мне до этого нет дела! Выкладывай пять тысяч. Есть возможность раздобыть записки Орлова, а с Орловой я сам разделаюсь…

— Ну, знаешь… — начал Слободинский, сжав зубы.

— Ничего не хочу знать! Мне терять нечего, а ты отлично представляешь, чем все это может кончиться.

— Ты подлец! — побледнев, крикнул Слободинский.

— Это еще как сказать! — возразил Кусков. — В твоем положении следует быть сообразительней, Глеб Александрович… Ты свой престиж можешь уронить в такую вязкую грязь, что не дай боже!

Слободинский готов был убить Кускова. Злоба кипела в нем, он чувствовал, что не выдержит.

— Жду минуту! — Кусков отогнул край рукава рубашки и уставился на циферблат часов.

— Нет у меня денег. Делай что хочешь! Я тут ни при чем! Признаю ошибки, буду отвечать в партийном порядке… Но вымогательством ты меня больше не возьмешь…

— Думаешь, разговор будет только в партийном порядке? — спросил Кусков и засмеялся: — Ты забыл об уголовном порядке, дружок.

Кусков встал, выпил еще вина и направился к выходу.

— Подожди! — закричал Слободинский.

Через три минуты Кусков вышел от Слободинского, унося в кармане пять тысяч новенькими хрустящими бумажками.

Слободинский, обхватив голову руками, думал. В его мозгу бешено билась мысль: «Убить, убить Кускова!»

Наступил вечер. Но в управлении КГБ многие сотрудники находились на своих местах. Не хотелось идти домой после короткого оперативного совещания, проведенного генералом в связи с убийством Николая Ивановича Ермолина. Пока никто не знал обстоятельств гибели капитана, но бесспорно, что Ермолин погиб от руки врага. Судебно-медицинская экспертиза констатировала смерть от пулевого ранения в область сердца. Выстрел был произведен из бесшумного пистолета отравленной пулей.

Ершов после возвращения сидел в кабинете в глубоком раздумье. Хотя его никто не осудил за помощь утопавшему мальчику, но сам он считал себя виновным в гибели Ермолина. Если бы не задержался у болота с ребятами, возможно, подоспел бы вовремя… Особенно больно было потому, что только за последние дни, с того времени, как начались поиски Пилади, возникла между ним и Ермолиным настоящая дружба.

Карандаш, зажатый в руке, скользил по листу бумаги. Все чувства хотелось выразить в стихотворении. Ершов быстро написал: «На смерть боевого друга»…

Дверь открылась, вошел Орлов. Лицо его было задумчиво и строго. Ершов встал. Орлов подошел к столу, мельком посмотрел на листок бумаги, поднял глаза и тихо сказал:

— Через полчаса вместе с лейтенантом Голиковым отправляетесь на операцию. Вы — старший! Будьте особенно осмотрительны.

— Слушаюсь, товарищ полковник! — ответил Ершов.

Орлов повернулся и пошел. У двери он остановился и проговорил:

— А стихотворение все же допишите…

В доме Бочкина тихо. Только иногда раздавались шаги старика да слышалось, как мимо окна пробегала овчарка. Чупырин боялся собак, ему казалось, что овчарка сорвется с цепи и вбежит в дом. Чтобы отвлечься от этой мысли, он начал старательно переписывать страницы, наполненные скучными рассуждениями о первых днях фотографии в России.

Дверь открылась, и вошел Адамс. При виде незнакомого человека Чупырин встал, но тот кивнул ему на стул, а сам сел по другую сторону стола.

Чупырин не отрываясь смотрел на Адамса.

— Что вы уставились на меня?

Чупырин смутился, покачал зачем-то головой и опустил глаза.