Платон Обухов - Несостоявшийся шантаж

— А если он… убит? — прошептал Эбух.

— Милейший генерал! — Рабин был не на шутку рассержен. — Вас попросили возглавить расследование более двух недель назад. Ли убили или украли только сегодня. Чем вы занимались две недели?

Пинхус Эбух подавленно молчал. Рабин был прав. Если бы на его месте сидел молодой неопытный разведчик в чине лейтенанта, его ошибка была бы простительной. Но он был генералом и принадлежал к числу опытнейших израильских «рыцарей плаща и кинжала», и тем не менее именно он направил следствие по ложному «аль-джихадскому» пути!

— Идите и молите Бога, чтобы он спас вас от трибунала! — сурово напутствовал генерала Рабин. — Точнее, молите этого молодого человека, — кивнул он на Гуриона. — Только в том случае, если он сумеет отыскать боеголовки, вы сможете избежать позорища!

Ли включил компьютер, быстрыми ударами по клавишам напечатал слово «ЕДА».

«Заказывайте», — ответил компьютер.

«Собайги кимчи», «кичанг», «бульгоги», «синсунло», — напечатал Ли. Наморщив лоб, начал размышлять о напитках и добавил: «Паем-соол».

Нажав на соответствующую клавишу, он дал понять, что перечень окончен. Экран компьютера погас.

Ли поднялся с вертящегося стула, упруго прошелся по комнате. Она была обставлена на редкость экзотично: стены из грубо отесанного камня затянуты барсовыми и леопардовыми шкурами, на которых развесили старинное оружие — двуручные мечи, секиры, арбалеты. На полу расстелили персидский ковер. Ли ухмыльнулся. Он был не прочь жить в такой комнате, но только не как пленник. В неволе все эти прекрасные сами по себе вещи — ковер, оружие, шкуры — казались постылыми и не вызывали ничего, кроме раздражения.

Впрочем, он не мог пожаловаться на отсутствие заботы о себе. Ему не только доставляли пищу из корейского ресторана, но и поставили в комнате низкий лакированный столик для еды, к которому Ли привык на родине, положили возле видеомагнитофона серию корейских видеокассет, принесли целый ящик магнитофонных записей народных и современных корейских песен.

В дверь постучали. Ли бросил взгляд на часы. Еда прибыла через пятнадцать минут после того, как он сделал заказ.

«Завидная оперативность», — подумал кореец, открывая дверь.

В комнату вошли двое молодых негров с судками, бидонами и тарелками в руках. По их комплекции можно было догадаться, что они каждый день проводят по несколько часов в борцовском зале и на боксерском ринге.

Они начали споро расставлять еду на столике и на полу. Следя за ловкими, уверенными движениями негров, Ли подумал: «Очевидно, с ними провели несколько занятий, обучая основным премудростям нашего корейского этикета и ритуалам».

Когда негры собрались уходить, Ли задал им один-единственный вопрос:

— Когда меня отсюда выпустят?

Негры переглянулись. Ли показалось, что они почувствовали к нему простую человеческую симпатию. И действительно, один из негров прошептал в ухо корейца:

— Извините, босс, но мы не знаем. Правда!

Ли вздохнул и проводил негров печальным взглядом. Когда они ушли, он задвинул на двери засов. Этот засов — и возможность самостоятельно то задвигать, то отпирать его — был единственным символом свободы, доступным Ли в его комнате в угловой башне замка Робсона в Вашингтоне.

…Все случилось удивительно обыденно. Он задержался на работе, проверяя, как продвигаются работы по постройке танкера для одной малайзийской фирмы. Во всем здании «Модерн шипбилдинг» оставались только он сам, секретарша и сторож.

Сторожа, как и секретаршу, очевидно, усыпили близкой по составу к хлороформу аэрозолью. А когда Ли, чуткое ухо которого встрепенулось из-за подозрительного шума, выглянул из кабинета, ему направили в лицо струю этого же вещества. Он свалился, потерял сознание. Очнулся уже на борту самолета, летевшего над Тихим океаном. С самолета его и охранника сбросили на парашютах. Они опустились в воду рядом со скоростным катером на подводных крыльях, который подобрал их и доставил до частного аэродрома неподалеку от Сан-Франциско. От Ли не стали скрывать, что его приводнение и посадка на скоростной катер произошли неподалеку от атолла Куре — двойника острова Мидуэй, лежавшего в 150 километрах к северу.

На прибрежном частном аэродроме под Сан-Франциско их ждал проворный турбовинтовой «Хавилланд». Приземлившись в середине маршрута для дозаправки, он доставил Ли в Вашингтон. Вся операция была проведена американцами. Но хитрый доминиканец, получив информацию от Дика, подменил катер, и Ли оказался у него.

Кореец вздохнул, взял изящные белые палочки дня еды и прикоснулся к «собайги кимчи» — капусте, нафаршированной устрицами.

— Гм, — пробормотал он несколько мгновений спустя, — приготовлено не хуже, чем в Корее.

За «собайги кимчи» последовала миниатюрная плошка с «кичангом» — сырыми крабьими ножками, залитыми огненным соусом из красностручкового перца. «Кичанг», по корейским понятиям, считается закуской перед двумя основными блюдами — «бульгоги» и «собайги кимчи». «Бульгоги» представляет собой вершину корейского кулинарного искусства в области приготовления мяса. Ли любил сам готовить «бульгоги» и оценил поваров корейского ресторана в Вашингтоне. Они проделали все требуемые традицией операции: опустили тонко нарезанные куски говяжьей вырезки в смесь соевого соуса, сахара и специй и уложили затем на металлические прутья жаровни. Мясо пропиталось дымком березового угля и таяло на зубах. Оно даже не успело остыть за то время, что везли его из ресторана в дом Робсона.

Трапеза Ли завершилась «синсунло». Он пододвинул к себе большой бронзовый горшок с крышкой, похожий на русский самовар. Внизу горшка устроена небольшая жаровня, а через середину его проходит труба. Из нее вился легкий сизый дымок. Куски говядины, смешанные с кусочками репчатого лука и ароматическими травами, кладут на дно горшка. Сверху их засыпают мелко рубленными вареными яйцами, дольками огурца и моркови, говяжьей печенью, грецкими орехами и слегка поджаренными орехами гинкго. Сразу же после этого горшок закрывается тяжелой крышкой, а в жаровне раздувают угли. Через двадцать минут «синсунло» готово.

Вытерев жирные пальцы о вышитое полотенце, Ли налил в низкую глиняную плошку «Паем-соол» — тонизирующий ликер, который получают, помещая целую змею, гадюку, в 95‑процентный спирт, полученный из риса. Зажмурившись, сделал несколько глотков.

По телу стала разливаться блаженная теплота. Но Ли не почувствовал себя умиротворенным. Наоборот, чем сильнее он пьянел, тем больше ненависти испытывал к Робсону. «Негодяй! — задыхаясь, прошептал кореец. — Обещал заплатить за лодку полтора миллиона долларов. Деньги должен был перевести на мой счет сегодня. Разумеется, этот мошенник не перевел их!»