Юлиан Семенов - Неотвратимое возмездие (сборник)

— Искал работу полегче, а заработок побольше.

Так же как Тищенко, Пушкарев и другие подсудимые, Речкалов выезжал на облавы и аресты советских граждан, охранял арестованных, старательно делал все, что приказывали ему гитлеровцы. Он показал на суде, что несколько раз сопровождал «машину смерти» к противотанковому рву.

Не меньшую роль играл при совершении фашистских злодеяний и подсудимый Г. Мисан. В августе 1942 года он добровольно поступил на службу в немецкую полицию, а через 12 дней его перевели в «Зондеркоманду СС-10-A». Здесь Мисан нес охрану арестованных, подвергавшихся на его глазах пыткам и истязаниям. Он неоднократно принимал участие в насильственной погрузке смертников в душегубку. Однажды Мисан изъявил желание лично расстрелять советского гражданина Губского и сделал это. Тем самым он заслужил доверие немецких властей, которые вскоре назначили его тайным агентом гестапо.

Под стать Тищенко, Пушкареву, Речкалову, Мисану был и подсудимый И. Котомцев. Осужденный в прошлом за хулиганство на два года лишения свободы, бывший военнослужащий Советской Армии, он добровольно в сентябре 1942 года сдался в плен, совершив тем самым измену Родине. Находясь в лагере для советских военнопленных, Котомцев поступил в немецкую полицию при этом лагере, а в ноябре того же года добровольно перешел в «Зондеркоманду СС-10-А», в составе которой активно помогал гестаповцам уничтожать советских людей. Котомцев был в трех карательных экспедициях по борьбе с партизанами. В январе 1943 года он в составе карательного отряда из «Зондеркоманды СС-10-А» участвовал в вылавливании, арестах и расстрелах партизан в хуторе Курундупе и в станице Крымской.

При активном участии Котомцева за связь с партизанами в станице Крымской было подвешено 16 советских патриотов. Как выяснилось на суде, эту карательную экспедицию возглавлял шеф гестапо Кристман.

Затем допрашивался уже пожилой седовласый человек по фамилии М. Ластовина. В прошлом кулак, он в свое время поселился в Краснодаре, где устроился в Березанскую лечебную колонию. А с приходом немецких войск стал их ревностным прислужником.

В декабре 1942 года Ластовина участвовал вместе с гестаповцами в расстреле 60 больных граждан. Он служил у гитлеровцев палачом в буквальном смысле этого слова: выводил своих земляков-кубанцев по четыре-пять человек, ставил их в ряд лицом ко рву и расстреливал. Судом установлено, что при его участии было расстреляно около ста краснодарцев.

Перед судом предстал и Ю. Напцок, тайный агент гестапо. Он добровольно поступил на службу в «Зондеркоманду СС-10-А», где нес охрану находившихся в застенках гестапо советских граждан. Много раз выезжал с карательными экспедициями, участвовал в выявлении и истреблении партизан и других советских граждан. В январе 1943 года при активном участии Напцока в станице Гастагаевской и на хуторе Курундупе были повешены несколько советских патриотов.

Немалая «заслуга» в этих злодеяниях принадлежала и подсудимым И. Кладову, Г. Тучкову, В. Павлову и И. Парамонову, служившим в той же карательной команде.

Вслед за подсудимыми трибунал допросил 22 свидетеля, непосредственных очевидцев кровавых зверств немецких оккупантов.

Первой допрашивалась свидетельница Климова. Она рассказала суду о том, что ей довелось видеть и пережить в период ареста и пребывания в подвалах гестапо.

— Женщин, — говорила Климова, — сидевших в нашей камере, приводили после допроса в таком состоянии, что их невозможно было узнать. Врезался в память страшный рассказ одной девушки, возвратившейся с допроса. Немецкие офицеры приказали раздеть ее и обнаженную привязать к столу. Завели патефон и, пока он играл, девушку били плетьми. Потом начался допрос. Поскольку она ни в чем не признавалась, палачи снова заводили патефон и снова жестоко избивали ее. Так продолжалось несколько часов.

С напряженным вниманием трибунал выслушал показания свидетеля Головатого. У него был сын 17 лет, комсомолец. Его арестовало гестапо. С тех пор он не видел его. Лишь после того как оккупантов изгнали из пределов Краснодара, отец нашел в противотанковом рву изуродованный до неузнаваемости труп сына. На голове кожа вздернута от лба к затылку вместе с волосами. «Волосы у него были густые, пышные», — тихо сказал свидетель и заплакал.

О поисках в том же рву своих близких говорили на суде свидетели Петренко и Коломийцев. У первого гестаповцы арестовали жену и двоих малолетних детей, у Коломийцева — жену. По их словам, трупов во рву было тысячи, в основном женщин, детей, стариков.

Свидетельницы Корольчук и Талащенко жили недалеко от места свалки убитых. Душегубка ходила ко рву мимо окон их дома. Однажды машина застряла в грязи. Тогда фашисты и их прихвостни, сопровождавшие машину верхом на лошадях, стали из машины выгружать трупы на подводы и отвозить в ров.

Свидетель протоиерей Георгиевской церкви города Краснодара Ильяшев показал:

— На второй день после бегства немцев из Краснодара меня пригласили совершить погребальный обряд в семью фотографа Луганского. Только что привезли труп их единственного сына, убитого фашистами. Я не мог совершить обряда, слезы безудержно катились из глаз, думалось о русских людях, безвинно погибших на своей родной земле от рук немецких извергов. Погибла от их проклятых рук и моя соседка Раиса Ивановна. Немцы удушили ее каким-то отравляющим веществом. Все, что творили здесь фашисты, окончательно убедило меня в том, кто они такие. Я свидетельствую перед всем миром, перед всем русским народом, что это дикие звери, и нет у меня слов, которые бы выразили всю ненависть и проклятие этим извергам.

С огромным волнением слушали присутствовавшие на процессе показания свидетеля Козельского — врача Краснодарской городской больницы.

Он рассказал, что в первые дни оккупации в их больницу явился немецкий врач, а попросту говоря, гестаповский палач Герц. Он спросил, сколько больных и кто они. 22 августа в коридорах больницы раздался топот кованых сапог. По приказу Герца в кабинете главного врача собрались все служащие больницы. Герц снял с пояса револьвер, положил на стол и на ломаном русском языке спросил: «Коммунисты, комсомольцы, евреи есть?» Услышав, что среди врачей коммунистов и евреев нет, Герц продолжал: «Я немецкий офицер, мне приказано изъять отсюда больных. Немецкое командование приказало, чтобы больных во время войны не было. Все. Я приступаю к делу».

Выйдя во двор, Козельский увидел, что, пока Герц собирал служащих больницы, погрузка в душегубку уже началась. Сначала больные не догадывались, в чем дело. Им сказали, что перевозят в другую больницу, но потом они все поняли. Машину загружали до отказа. Через некоторое время она возвращалась обратно, за новой партией.