Сергей Смирнов - Канарский грипп

Монтанелли утверждал, что подходил к старцу на расстояние двадцати шагов, слышал его речи и, если бы не знал сути дела, мог бы с кем угодно побиться об заклад, что удостоился чести побывать в гостях не у какого-то одержимого дикаря, а у наимудрейшего из всех мудрецов поднебесного мира.

Про остальных мудрецов, о коих на острове рассказывали не только шепотом, но и осеняя себя всякими амулетами и оберегами, известно было то, что один был убит своими сородичами, когда превратил в беспамятных безумцев половину селения, а другой перебрался на магрибский берег и якобы основал там тайную секту „беспамятных“. Утратив личную волю, адепты подчинялись ему беспрекословно, и так он распространил тайную власть вплоть до султанских дворцов Египта. Говорили, что он избегал зеркал, и однажды враги, напуганные его силой, поднесли ему кубок, полный алого вина. Сначала вино пригубил один из адептов, дабы проверить, нет ли в подношении отравы. Когда же глава секты осушил кубок до дна, то внезапно на дне его он увидел отражение своих глаз. Дно кубка оказалось не чем иным, как округлым зеркальцем. В тот же миг властитель душ утратил весь драгоценный сплав воспоминаний и превратился в безвольное и бессловесное существо, которое на Востоке именуют „парализованным мулом“.

Вернувшись в Венецию, Чезаре Монтанелли купил себе новый, каменный дом, однако прожил в нем немногим больше двух лет. В последние месяцы, то есть перед тем, как вновь покинуть город и на этот раз — уже навсегда, он часто заговаривался, звал каких-то наложниц с чужеземными именами и порой, когда к нему обращались „мессер Монтанелли“, грубо обрывал собеседника, требуя, чтобы называли его не иначе, как „светлейший Ибрагим“. В том письме к негоцианту, с которым он состоял в доверительных отношениях, он представлялся, вполне вероятно в последний раз, как „бывший наемный моряк и уроженец города Святого Марка злосчастный Чезаре Монтанелли“. Он писал, что роковые сроки подходят и от чужой памяти ему уже не избавиться, а потому ему не остается ничего лучшего, как вернуться на тот же самый проклятый Богом остров и прежде, чем его потащат черти в ад, узнать нечто большее. Речь шла о том, что как раз завершался двенадцатилетний круг превращений чудодейственного источника. Монтанелли выражал в своем письме сожаление в том, что его сограждане, по всей видимости, забудут о внезапном и удивительном возвышении „наемного моряка“ и будут лишь иногда смутно и с удивлением вспоминать о каком-то чужестранном богаче, побывавшем в городе и не оставившем по себе никакой ясной памяти; а может, и вовсе не вспомнят о его возвращении и будут считать пьяницу Чезаре просто свалившимся где-то посреди морского простора за борт корабля после очередной попойки и пропавшим в пучине. Он надеялся, что письмо оставит о нем короткую память в душе хотя бы одного доброго гражданина Венеции.

Прощаясь, он строго предупреждал, чтобы никто, тем более сам доверенный негоциант, не испытывал судьбу и не поддавался на дьявольское искушение, стремясь разбогатеть за счет чужих воспоминаний, варящихся где-то в подземельях, в адских котлах.

Возможно, кто-либо из жителей Венеции, пропавших в последующие годы во время морских путешествий, и в самом деле пополнил список искушенных, однако всезнающая богиня истории Клио не сохранила об этих безумцах никаких назидательных сведений».

Житель города Москвы Александр Брянов читал эту небылицу, ничуть не удивляясь и, в общем, совсем не страшась грозных, но запоздалых предостережений. Он пробегал строки глазами заново, одновременно вспоминая их и зная наперед, что вот-вот будет сказано.

«Значит, вирус, — подумал он как Александр Брянов. — Любопытно, чем это было до того, как стало вирусом…»

Он прислушался к себе. Казалось, что умеренно склонному к мистике рационалисту Паулю Риттеру такая мысль в голову не приходила.

Теперь Александру Брянову почти вся предыстория его странных мытарств стала ясна. Его собственный рассудок, его собственная способность выстроить логическую цепь событий и оценить ее с точки зрения профессионала опередила появление чужих воспоминаний.

«Наука, черт подери!» — таков был окончательный вывод Брянова.

Пауль Риттер поверил в старинную небылицу, и в этом оказалась его главная заслуга. Не только заслуга, но и удивительная загадка: как мог поверить в средневековую чертовщину ученый немец, сын военного, а сам воспитанник Гейдельберга времен индустриального материализма!

Брянов задал ему вопрос, но, просидев несколько минут в тишине, опять не дождался ответа.

Итак, сначала поверил Пауль Риттер, а следом поверили люди из общества Анненербе, имевшие финансовые возможности. Те люди действительно имели склонность верить всякой чертовщине… Остальное было делом техники и терпеливого ожидания сроков.

Пауль Риттер сумел законсервировать вирус в разных мутационных фазах: криогенные методики, герметизация, еще что-то… вполне примитивное, тех довоенных времен.

«Но, выходит, ты сам должен был заразиться чужими воспоминаниями, — сделал вывод Александр Брянов. — Зачем?..»

Пауль Риттер смолчал, но Александр Брянов догадался и вспомнил — скорее догадался, чем вспомнил. В герметичном объеме, защищенном от воздействия электромагнитных полей, Риттер просто-напросто соединил «воды» полнолуния и новолуния. Далее «согласно рецепту»: по три капли в каждый глаз. Риск был… но оправдался. Следующий этап: в течение нескольких секунд внимательно посмотреть на колбу со смесью. Вирус, попавший в организм, обладал таинственным излучением и с близкого расстояния мог заряжать начальную форму новой информацией. Местонахождения чужих кладов Пауль Риттер не вспомнил, а последующие эксперименты на шизофрениках подтвердили, что память самого Риттера или ее фрагменты заполнили информационную систему вируса.

Главный вопрос — вовсе не технический, а философский — «Зачем?» — оставался неразрешен.

«Этот морячок, допустим, влип случайно… Бандюга или нищий польстился на чужое золотишко, — рассуждал Брянов, невольно надеясь, что ученый-микробиолог Пауль Риттер ясно слышит его мысли, переходящие в шепот. — Тебе-то зачем вся эта чертовщина? Ты-то что за нее так ухватился?! Сукин ты сын, ведь другим пришлось расхлебывать!.. Тебе ведь зачем-то понадобилось в эту пакость поверить, загореться идеей… Неужто какие-то тайные знания каких-то там колдунов… магов Атлантиды, что ли? Жариться им всем в аду на сковородках — и ладно! Ты-то зачем туда сунулся… Не похож ты на замороченного алхимика, хоть убей, не похож! Смотри, какая женщина у тебя красивая! Как тебе с ней хорошо было!.. Деньги?.. Вроде не особо тебе платили, что-то не заметно там у тебя роскоши… Слава? Какая тут, к черту, слава, если результат — миллиарды умалишенных… и кстати, с тобой во главе… Недоговариваешь ты чего-то, разлюбезный ты наш Herr Ritter, такой вот ты херр… и очень плохо делаешь, скажу я тебе…»