Павел Бергер - Замок темного барона

Пауль насторожился и пододвинулся поближе к Шефу:

— Дело в том, что старина Вейстхор советует Рейхсфюреру арендовать Замок на продолжительное время, усматривая в этом сооружении некие мистические свойства… Но аренда обойдется в огромные деньги, и Рейхсфюрер склоняется к мысли попросту национализировать этот архитектурный памятник, а сделать это, пока Замок находится в собственности у международного фонда, достаточно сложно…

Пауль вспомнил жутковатые истории, которые слышал о Замке, и перешел на шепот:

— Мой дедушка Клаус тоже частенько рассказывает, что Замок — проклятое Богом место! А мой крестный епископ Павел даже мессу в часовне Замка служить отказывается…

Герр Кольбах скептически прищурился:

— Пауль, я старый циник и материалист! И давным-давно не верю в мистику и прочий фольклор! Просто хочу разобраться, как вышло, что фамильный куш вроде Замка проплыл мимо законного наследника — Зиги фон Клейста?

Пауль порылся в пыльных закоулках памяти, заполненных городскими сплетнями, и представил вниманию Шефа гипотезу, наиболее соответствующую его материалистическим взглядам:

— Вы еще не знакомы со здешним банкиром — герром Шильманом? Он тоже известный циник… Так вот, герр Шильман полагает, что барон Фридрих передал дорогостоящую недвижимость фонду, который сам же и учредил, поскольку хотел снизить налоги! А когда владелец Замка скоропостижно скончался, дошлые юристы просто обошли маленького внука старого барона с наследством и много лет стригут прибыли с арендных платежей…

— Логично… — герр Кольбах задумался и со всегдашним педантизмом уточнил: — А по какой причине покойного Фридриха фон Клейста среди горожан принято называть «старым бароном»?

— Потому что он и был старый барон — тогда еще был жив молодой барон, отец штурмбанфюрера Зигфрида, барон Отто, — объяснил Пауль.

— Тогда? То есть старый барон пережил своего сына, если я вас правильно понял?

— Да, именно так. Старый барон пережил сына на пять лет. Он был опекуном маленького Зиги…

— Занятно… Как же будут называть Зигфрида — уже есть и старый барон, и молодой?

— Новый. Новый барон, так про него говорят, хотя какой он барон? Он же не живет в Замке и, вообще, в N-бург первый раз приехал с самого детства!

— И что гласит здешняя молва о детстве нашего «нового барона»? В Берлине его ранние годы породили массу слухов и недомолвок… — продолжал выказывать живой интерес к местной истории Кольбах.

«Говорят, что его мать ненормальная. Фрау Ута сбежала из психиатрички, схватила револьвер супруга и всадила своему мужу — бедному молодому барону Отто — в лоб целую обойму, а потом бросилась вниз головой с галереи Замка. Ее мозги с трудом отскоблили с брусчатки мавританского дворика…» Впрочем, Пауль вовремя опомнился и не стал тревожить язву Шефа Кольбаха историей кровавой мелодрамы, совершенно не подтвержденной достоверными фактами. А вместо нее рассказал другую — малость повеселее и совершенно реальную.

— Говорят, что история шрама над бровью герра барона никакого геройского подвига в себе не таит: несмышленым крошкой Зигфрид сверзился в колодец в парке, неподалеку от Замка. Мой дедуля Клаус как раз зашел к тамошнему садовнику… — «пропустить рюмашку — другую», следовало бы уточнить Паулю, но, убоявшись, что пьянчуга-дед мало украсит блестящую биографию офицера СС, употребил более корректную формулировку: — Хотел помочь по хозяйству. Так вот, они вдвоем с садовником вытащили будущего штурмбанфюрера с расшибленным лбом и отвезли в город…

— Довольно странно, что мальчик из такой родовитой и состоятельной семьи играл в парке без присмотра. Это обстоятельство настораживает. Надо полагать, в этот момент в Замке произошло нечто такое, что оправдывало длительное отсутствие его няни или гувернантки?

Именно из-за таких высказываний штандартенфюрер Кольбах слывет человеком сухим и жестким. Люди, которые так характеризуют Шефа, просто завидуют его уму, который не нуждается в эмоциональном киселе, а всегда остр и точен, как охотничий нож в руках опытного егеря. Кто еще, кроме Карла Кольбаха, смог бы по одной случайной детали так безошибочно определить то, что в полицейских протоколах именуют «обстоятельствами происшествия»?

Пауль закивал головой, как китайский болванчик, и жизнерадостно сообщил:

— Его нянька в тот день как раз свалилась в реку и утопла! Она была француженка! — иностранное происхождение исчерпывающе объясняло безответственное поведение наставницы юного барона.

— А вам известно, где именно дитя стало жертвой несчастного случая? — К этому времени теннисисты для небольшого отдыха между сэтами расположились на скамейке в уютной тени заплетенного виноградом и побегами вьющейся розы забора. Высокая живая изгородь не только создавала приятную прохладу, но и надежно укрывала корт от посторонних глаз, гарантируя приватность беседы коллег.

Шеф Кольбах извлек из папки и развернул план парка и Замка.

— Известно, — Пауль отыскал в своем планшете карандаш и сделал легкую пометку над кружком, обозначавшим колодец: — Вот тут.

— Действительно, странная история. Если я правильно понял, присутствие вашего пожилого родственника и садовника в Замке и их вмешательство в ход событий носили случайный характер? При других обстоятельствах ребенок мог погибнуть?

— Абсолютно верно. Дед с садовником находились здесь, в кухне, — Пауль поставил крестик на крыле Замка, подбиравшемся к самому колодцу. Следовало бы сказать «и втихомолку пили господское вино», но Пауль ограничился эвфемизмом: —…по каким-то хозяйственным надобностям. Они услыхали, как вопит Зиги, через открытое окно, взяли стремянку, веревку и выволокли его из колодца. Мальчик был весь в крови. С перепугу они сами повезли малыша в город, потому что шофер, да и вся остальная прислуга, побежали к реке — смотреть на утопленницу…

Тут Пауль внутренне насторожился: будет вполне естественно, если Шеф попытается выяснить, где именно выловили из реки безмозглую няньку. Река на план Замка уже не попадала, а подробной карты N-бурга и окрестностей у Пауля при себе не было. Эта досадная мелочь могла легко испортить только-только начавшее улучшаться настроение Шефа. Поэтому Пауль, следуя мудрому совету своего прежнего начальника дядюшки Корста, утверждавшего, что в разговоре всегда запоминается только последняя фраза, затараторил:

— Будь доктор на месте, он бы обработал ссадину, и никакого шрама у штурмбанфюрера сейчас не было бы!

Надо признаться со всей откровенностью: хотя зависть и скверное чувство, но Пауль испытывал его всякий раз, когда сталкивался со счастливыми обладателями шрамов. Хотя он и дрался с самых пеленок, никаких отметин на его внешности от этого не прибавилось! Так что хвалиться перед девчонками или начальством ему нечем! Пауль грустно вздохнул и завершил рассказ: