Сергей Костин - Страстная неделя

Старая школа. Когда нужно брать ответственность за общую, даже чужую ошибку, Бородавочник всегда говорит «я»: «Я недосмотрел». Когда же хвалят за то, что сделал конкретно он — мне Лешка Кудинов однажды рассказывал, как нашему общему начальнику вручали очередной орден, — он неизменно употребляет множественное число: «мы», «мы старались».

— Это был не первый раз и не последний, — возразил я. — Так или иначе, мы все равно пересекаемся с другими сотрудниками. А вас тогда никто и не спрашивал.

Эсквайр молчит. Аккуратно заполняет свою вилку так, чтобы пища не свешивалась, и отправляет ее в рот. О другом вспомнил — и тоже о неприятном.

— Дело Мохова сейчас во внутренней контрразведке. Еще давать мне не хотели — где они раньше были! На самый верх пришлось обращаться — мне же людей выводить надо.

Бородавочник обычно не делится такими вещами. Значит, у него действительно стресс. Одно слово он сказал очень плохое: «выводить». На нашем жаргоне оно означает «спасать агента, который уже засыпался или вот-вот погорит». Теперь и у меня стресс усилился. Получается, положение на самом деле серьезное.

— По личному делу у него все очень гладко, — продолжал мой куратор. — Отличный оперативник, вербовки, новые звания, награды, благодарности. Орден Мужества за ту операцию 99-го года получил, как и вы с Кудиновым. Ничего настораживающего, как и у всех у нас. А подняли все сигналы — на тебе! У этого Мохова, оказывается, дочь училась в Англии. Четыре года, в каком-то колледже. Я понимаю, он в Лондоне жил с семьей, когда числился в «Аэрофлоте». Девочка его ходила в английскую школу, язык знает как родной. Но потом же она выросла. Ее отец работает в разведке на Англию, а она там живет! Не имея к нашей службе никакого отношения. Это как тебе? Да ты пей, пей! И я с тобой.

Мы подняли бокалы. Только у Эсквайра, когда он собирался пить за мое здоровье, взгляд был невеселый. У меня, наверное, тоже.

Я вспомнил ее, моховскую девочку. Она в машине сидела, когда мы с ним однажды встречались в Лондоне в 99-м. Темненькая, слушала музыку в маленьких наушниках. Потом один из них вставила отцу в ухо, чтобы он тоже послушал, и поцеловала его в щеку. Почему-то осталось это у меня в памяти.

А вот что она в Лондоне потом училась, это действительно был потенциальный риск. В советское время такого быть не могло. Мохова в Англии вполне могли выявить — ну, что он разведчик под прикрытием. К нему самому МИ-5 сунуться непросто, а дочь — вот она, под рукой. Подставили умело, спровоцировали, да хоть с травкой ее поймали — и она у них в кармане. И соответственно, ее папаша.

— А дочь где сейчас?

— Дома, в Москве. Против нее ничего нет — у нее взяли показания и отпустили. И жена его здесь. — Тут Бородавочник снова проявил свою энциклопедическую образованность: — Оне — женский род, множественное число — обе в шоке! Он же, подлец, смылся, никому не сказав. Мейл жене послал из Лондона: «Лида, прости, так получилось. Когда смогу, позвоню».

— А как это все выяснилось? И когда?

Странное все-таки у меня внутреннее устройство. Моя жизнь рушится, и я это ясно осознаю. А я сижу, с аппетитом закусываю, пью вино — я люблю грузинскую кухню. Одно другому не мешает. Это я так зарываю голову в песок?

Эсквайр наполняет только мой бокал.

— Ты извини, мне хватит, — говорит он. — У меня вечером еще одно мероприятие. «Встречка», как сейчас модно говорить. Не слыхал еще? Встречка.

Он пожимает плечами и продолжает:

— Мохов в субботу должен был дежурить по управлению. В выходные, бывает, что-нибудь происходит, и кто-то из старших офицеров — он полковник — должен быть на работе и принимать срочные решения. А он не пришел. Ключ от приемной, где по выходным сидит дежурный, на месте. Прапорщик, который выдает ключи, проверил по списку: очередь Мохова. Но и ключ от его кабинета — мало ли, человек на свое рабочее место зашел — висит на гвоздике. Прапорщик доложил своему начальнику, тот — дежурному по всему Лесу. Этот набирает Мохову домой — жена говорит, муж накануне поздно вечером уехал на машине. Сказал, срочная командировка. Ну, тут уже всех подняли на ноги. Все съехались, хлопают крыльями, и я вместе с ними. Стали проверять пункты паспортного контроля, позвонили нашему человеку в Минск. Тот проверил: Мохов оттуда по своему паспорту преспокойно вылетел в Лондон. До Минска доехал на машине — у нас же с Белоруссией границы нет, — а там сел на самолет и улетел. Тут и жена его позвонила — получила то сообщение по электронке.

Нет, я с Джессикой так поступить не смогу. Уж лучше сяду.

— Самое интересное, — Бородавочник даже отложил вилку и поднял вверх палец, — и самое непонятное! Только ты не должен этого знать, смотри не проговорись где-нибудь.

Эсквайр смотрит на меня, не отпускает взглядом.

— Кому я могу это сказать? Своей жене?

— Здесь никому не проговорись. Этот Мохов позвонил одному своему английскому контакту. Не буду объяснять тебе подробности. В общем, тот в девяностые работал в Хитроу, а служил в МИ-5. Они общались, каждый думал, стоит ли попробовать перевербовать другого, но до дела так и не дошло. Тем не менее и тот, и другой знают, кто есть кто. Так вот Мохов позвонил этому англичанину и сказал, что он в Лондоне. От встречи он отказался, по крайней мере, сразу. Наверное, предположил, что у нас в МИ-5 есть свой источник.

— И он не совсем не прав, — добавил я, намекая на только что услышанную информацию.

— Но ты этого не знаешь, — строго повторил Эсквайр. — Я думаю, что Мохов собирается переметнуться к англичанам, но на определенных условиях. А главное, так, чтобы в МИ-5 об этом знали считаные люди. А о том, где его будут содержать, чтобы знало вообще два-три человека.

— То есть он пока в свободном полете?

— Сегодня утром был в свободном полете, — подтвердил Бородавочник, отпивая из своего бокала «Боржоми» из того же ресторана. — Пока еще. — Еще глоток. — Вроде бы.

Это меняло дело. Я по-прежнему не знал, что я-то могу в этой ситуации предпринять, но где-то далеко, за толщей тумана замаячила такая вероятность. И — я из суеверия боялся это сформулировать — надежда.

— Но теперь, — уточнил я, — его ищут и наши, и англичане.

— Совершенно верно.

У англичан шансов не в пример больше. От наших Мохов будет бегать, а к тем сам хочет присоединиться. Я сказал «надежда»? Нет, конечно. Просто проблеск такой, светлячок пролетел.

— А кто наши?

Эсквайр откинулся — он поел. Плеснул в стакан еще немного «Боржоми», бросил туда большую таблетку, ждет, пока растворится. Позволил себе лишнего ради встречи со мной. И не хочет отвечать на вопрос.

— Мы же его ищем? — подтолкнул его я.

— Не мы, другие люди. Тебе лучше не знать. — Бородавочник решил, что это прозвучало слишком начальственно, и попытался перевести все в шутку: — Ты же у нас готовишься к Страшному Суду.