Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

«В комбинации тебе отводилась роль мертвеца».

«Но только в его воображении. Потому что с тем же успехом смерть могла посетить и его».

«В таком случае ты стал бы первым подозреваемым».

«Не обязательно. Смерть смерти рознь».

«И чем закончилась ваша взаимная подстраховка?»

«А кто тебе сказал, что она закончилась?»

Мрачное утро. Идет дождь. Вероятно, из-за этого просыпаюсь к обеду. А еще вероятнее, из-за того, что прошлую ночь я провел у ТТ.

— Звонил Табаков. Просил, если решишь выйти из дома, зайти к нему.

— Уже?!

Марта всегда называет своего бывшего супруга по фамилии, чтобы тем самым подчеркнуть, что он ей чужой.

— И откуда только у этого типа такая энергия, — бормочу.

— Энергия? — возражает Марта. — Неврастения чистой воды. Если бы мир создавал он, то в сутках было бы 36 часов.

Дождь все идет, и нет надежды, что он закончится. Сначала думаю воспользоваться машиной, но потом решаю ограничиться плащом. Автомобильные пробки в такую погоду просто невыносимы.

Застаю ТТ на его привычном месте за рабочим столом и в его обычном настроении. Хмурый Черч, по сравнению с ним, просто сияет.

— Что ты об этом скажешь? — спрашивает хозяин кабинета, протягивая мне листок бумаги.

На листке — напечатанный на принтере короткий текст крупными буквами: «Отдай миллион!»

— Знакомая фраза, — отвечаю. — Читал небось Ильфа и Петрова.

— То, что это из Ильфа и Петрова, и Черчу известно. Я спрашиваю, какой в этом смысл. Четвертый день присылают мне по почте эту чушь.

— Хотят позлить тебя. И, похоже, им это удается.

— Позлить меня… Им что, мало того, что тебя подослали?

— Я, Траян, твои мучения — разделяю. А причиняют тебе их другие.

— Я не такая неженка, чтобы страдать от подобного ребячества. Мне только хочется узнать, кто автор.

— Именно в этом цель и состоит: заставить тебя теряться в догадках. Так что как только получишь нечто подобное — сразу рви, не вскрывая конверта.

— Но это хитрые негодяи. Присылают требование в самых разных формах: сначала глянцевая почтовая открытка, потом рекламный буклет, а вчера — некролог.

— Ты уже позавтракал? — спрашиваю его, чтобы прекратить глупый разговор.

— И даже пообедал: пюре из шпината и морковный салат. Смотри, как бы слюнки не потекли.

— Значит, пора выпить кофе.

Хозяин дома велит одному из близнецов сварить два кофе: один — с , а другой — без. Молча выпиваем свои порции, и я уже собираюсь уходить, как ТТ приносит коробку с сигарами. Значит, последует продолжение. Сосредоточенное курение тоже предполагает молчание. Только хорошенько накачав свои внутренности дымом, хозяин дома соблаговоляет заговорить.

— Пока я разбирался с украинцами, ты копался в моем сейфе и уронил на пол одну пачку. Вот она!

Он достает из кармана халата пачку долларов и бросает ее на стол.

— Возможно, — говорю в ответ. — Пачек было так много, что в темноте я мог одну из них не заметить на полу.

— Поэтому я думаю, не провести ли нам один эксперимент?

— А что нам мешает? Эта дождливая погода ни к чему другому и не располагает. А в чем эксперимент?

— А вот в чем: забери себе эту пачку.

— Похоже, подкуп ты называешь экспериментом.

— Я не подкупаю. Я знаю, что ты стоишь дороже десяти тысяч. Ну ладно, давай бери!

— Хорошо. Считай, что взял. Что дальше?

— Что дальше — решать тебе. Эти деньги уже твои. Но, как ты понимаешь, и не совсем твои. И как ты с ними поступишь?

— Уж не думаешь ли ты, что я торчу здесь из-за каких-то десяти тысяч? Речь идет о миллионах.

— О них потом. Сейчас я хочу знать, кому ты передашь эти деньги.

— Говорил ведь уже: от народа ушло — к народу вернется.

— Народ — понятие абстрактное. Я тебя конкретно спрашиваю: кто получатель этих денег? Манасиев? Если так, то по твоей логике получается, что, забирая деньги у одного бандита, ты отдаешь их другому бандиту.

— Манасиев — не единственная инстанция.

— Тогда назови другого получателя. И с ним будет то же самое. Или скажут «мерси» и присвоят без возражений, или устроят формальную процедуру, в том смысле, что у кого ты их изъял, каким образом и где остальные. Скажешь: «Нет остальных». А они тебе: «Как это „нет“? Расскажи эту сказку кому-нибудь другому!» И пойдут проверки, допросы, очные ставки, а потом посадят тебя в тюрьму… А деньги тем временем осядут в чьем-то кармане, но это уже не будет иметь никакого значения.

— Если ты вернешь не одну эту пачку, а миллионы, о которых идет речь, то какая тебе разница, кому они достанутся?

— Это должно заботить не меня, а тебя. Чтобы ты наконец понял: нет в том большого героизма, чтобы отнять деньги у человека, названного вором, и отдать их действительно вору, который нанял тебя в услужение.

— А есть факты, доказывающие, что он вор?

— Сколько угодно. А почему они, по-твоему, так активизировались в желании восстановить справедливость, что принялись преследовать людей, переведших свои активы за границу? Да потому, что в самой стране уже больше нечего воровать!

— Ты приводишь отчасти справедливые аргументы, чтобы тем самым оправдать собственные мерзости, — соглашаюсь.

— А ты тыкаешься, как слепой котенок, и все никак не хочешь ни примириться с мерзостями, ни признать горькую истину.

— Я не услышал в твоих словах никакой истины.

— Эти так называемые грязные деньги, Эмиль, стали безвозвратно потерянными в тот самый миг, когда их украли у государства. Кого бы и что бы ты ни разоблачил, их уже не вернуть. Тебе известен хоть один случай, когда потерянное было бы возвращено? Оно тонет, тает, испаряется, преображается — поди найди его! Можно разоблачить вора, можно посадить его в тюрьму, можно его убить. Но деньги никогда не вернуть!

— Опять философствуешь, — говорю. — Оставь философствование напоследок, чтобы утешиться за секунду до выстрела, который в тебя произведут.

— А ты намеренно выбрал этот мрачный день, чтобы прийти и напомнить мне о смерти и скоротечности жизни?

Вот и напоминай теперь ему, что я пришел сюда не по собственному желанию, а по его просьбе, так как ему вздумалось поставить дурацкий эксперимент.

— И чего ты так носишься с этой своей бездной? — спрашиваю его. — Откуда тебе знать, какая она?

— Я ее видел.

— Во сне или наяву?

— Я видел ее в одном фильме по телевизору. Там космонавт вышел в открытый космос, чтобы починить аппарат, и у него порвался трос. И он полетел в темную бездну. Медленно-медленно он падал в эту темную бездонную прорву, падал и падал, пока не исчез. В бездне.

— Теперь понятно, какой тебе видится смерть. Воображения у тебя поменьше, чем у Черча.

— Черч лучше нас обоих, — соглашается ТТ.

Теперь можно уходить. Пойду к Марте, и мы с ней обстоятельнее обсудим более актуальный вопрос о дождливой погоде, о том, когда она кончится. Надеваю плащ и спускаюсь по лестнице. Рослый швейцар, уже признающий меня за своего, кивает мне на прощанье. Поднимаю воротник плаща и сую руки в карманы, приготовившись выйти навстречу венским ветрам. Моя правая рука нащупывает продолговатый предмет, размерами напоминающий пачку долларов.