Леонид Стоянов - На крыше мира

В это время на площадке послышались голоса, гулко стукнулась о камни консервная банка и в воздухе хлопнули один за другим три выстрела. Забыв об осторожности, пограничники бросились по тропинке к площадке. Никто из них не увидел, как капитан Мороз покачнулся и стал сползать вниз по крутому склону. Веревка натянулась, — Джумаев с трудом удерживал ее, боясь выпустить раненого капитана, и сам цеплялся за камни. Между бойцами и засевшими в укрытии врагами завязалась ожесточенная перестрелка.

…Расстреляв все патроны и увидев, очевидно, что деваться некуда, нарушители вышли с поднятыми руками на тропинку. Но их было… трое. Видимо, раненый капитан и Джумаев слишком поздно перекрыли выход из Орлиного гнезда и бородатый предводитель успел проскочить и скрыться в горах.

Капитан спешно послал двух человек в погоню. Но сумерки в горах сгущаются необычайно быстро. И вряд ли можно было в такой темноте рассчитывать на успех.

Начальник заставы был легко ранен в плечо. Лукаш очень искусно перевязал рану, повозился так долго и так жалостно причмокивал при этом языком, что капитану пришлось на него прикрикнуть.

На мосту пограничников встретили с нетерпением ожидавшие дорожники. Капитан пригласил их переночевать к себе на пост.

В Маркан-су добрались поздно. Но, несмотря на усталость после трудового дня и неожиданных волнений, многим не спалось. В большой просторной комнате люди лежали вповалку. Места на койках и скамьях хватило не всем. Расположились на полу, на постланных в ряд матрацах.

Пулат чувствовал себя героем. Он привел отряд, он помогал ловить диверсантов, он сразу догадался, что это люди подозрительные! Возбужденным шопотом Пулат делился с товарищами своими впечатлениями.

— Так бежал! Чуть мимо отряда не пробежал — такой разгон взял! Думал, остановиться не смогу!

Всю ночь шел снег. Утром, после горячего завтрака, приготовленного гостеприимными пограничниками, вся бригада во главе с Савченко приготовилась в обратный путь. Подвезти людей к месту вызвался на своей машине начальник заставы.

Перед тем, как ехать, капитан отвел Савченко в сторону.

— Так что вы думаете, Василий Иванович, о пожаре? — спросил он. — Что удалось установить?

Савченко замялся было, боясь показаться смешным в глазах капитана, и неохотно рассказал:

— Занялся было расследованием, да, видно, плохой из меня следователь. Эти крашеные спички имелись у многих людей. У приезжих.

— А в своих вы уверены?

Вопрос немного смутил Савченко.

В старых кадровых работниках — да, уверен. Новые… тоже как будто вполне надежные люди…

Он помолчал, перебирая в уме всех людей, работавших на участке. Ни о ком нельзя было подумать ничего дурного. А хорошо ли он знает всех людей своего участка?

— Вот что, Василий Иванович, — прервал молчание капитан. — Мы просим вас помочь нам. Понаблюдайте за фермой. Кто там останавливается, кто ходит туда из ваших людей, в какое время бывает. Только сделать это нужно, сами понимаете, осторожно…

Прощаясь, Мороз крепко пожал руку бригадиру дорожников.

Установилась настоящая зима. Кругом навалило такие сугробы, что пришлось расчищать дорожки. А снег всё сыпал густыми, крупными хлопьями. Снежинки падали медленно, как бы нехотя. В белом мелькании скрылись горы, очертания домов.

Сережа чуть не сшиб с ног мать. Он влетел в комнату красный, как кумач, весь в снегу. Ирина даже испугалась: не случилось ли чего-нибудь?

Мама! Ух и снег идет красивый! И, знаешь, и уже могу бегать!

— Побегаешь тут. Прямо за сердце тебя хватает, — буркнула Аксинья Ивановна.

— Это только сначала, бабушка! А потом ничего!

Первые два дня Сережа чуть не плакал: только попробуешь бежать — что-то сжимает грудь и мешает дышать — как в противогазе, когда он пробовал его надевать. Сережа знал, что это вызывается высокогорностью, мама объяснила, — в горах высоко, воздух разрежен. Но хоть и знаешь, от того не становится легче. Постепенно Сережа немного привык к высокогорным условиям и вот сегодня даже пробежался по-настоящему, как дома, на Украине, почти не запыхавшись.

Он уже успел побывать везде. Всё рассмотрел, обо всем расспросил. Кладовщик Мухтар обещал ему дать лыжи. У бригадира Савченко есть собака, Нерон. Она совсем не злая.

Ирина одевалась и с ласковой улыбкой слушала оживленную болтовню сына.

— Ну, что ж, пошли, что ли? — скомандовала Аксинья Ивановна. — Коль начальство вызывает, опаздывать не годится.

Секретарша в приемной Чернова попросила подождать.

Владимир Константинович занят.

Аксинья Ивановна поджала губы. «То приди сейчас, то ожидай! Показывает, что начальник!»

И хотя ждать пришлось совсем недолго, и как только из кабинета Чернова вышли посетители, начальник сразу же пригласил их к себе, Аксинья Ивановна настроилась воинственно.

— Ну, как устроились, товарищи? — приглашая женщин садиться, спросил Владимир Константинович.

— А чего же, устроились… не на курорт приехали. Потеснимся, — сдержанно ответила Аксинья Ивановна.

— Комната для приезжих — дело временное. Мы вам дадим квартиру, небольшую, правда. Как раз окнами против детского сада.

Чернов взглянул на Ирину. — Сейчас ее ремонтируют.

«Гм, а он, как будто, и ничего, заботливый», — уже теплее подумала Аксинья Ивановна.

— Понимаем, где уж тут в горах аппартаменты разводить… Мы — люди простые. И на том спасибо! — вслух сказала она.

Ирина поправила едва заметную прядку волос, выбившуюся из-под аккуратно завязанного платка. Ее словно вычерченные губы, чуть опущенные в уголках, дрогнули в улыбке.

Чернов спросил ее:

— Ну, как ваше впечатление о Сарыташе?

— Еще не разобралась. Я ведь украинка, привыкла к степным просторам… А в таких горах — впервые. Мне кажется, что я не смогу полюбить их!

— Почему же? Разве наши горы не красивы?

— Красивы, — согласилась Ирина. — Но в них есть что-то холодное… Как у некоторых людей: и красив человек, а сердце холодное…

Да, есть такие люди, — с неожиданно прорвавшейся горечью проговорил Чернов.

Ирина удивленно посмотрела на него.

— Есть люди, которые любят только себя, — жестко продолжал он и, усмехнувшись, невесело пошутил. — Должно быть, все женщины любят только себя.

— О, нет, что вы? — покачала головой Ирина.

И вдруг страстно сказала:

— Только женщины и умеют любить, забывая себя, жертвуя всем… Если бы мне сейчас сказали, что надо отдать жизнь, отказаться от всего… ради любимого человека, то я, не раздумывая… — Она вдруг замолчала и заметно смутилась.