Леонид Стоянов - На крыше мира

Есть у Джабара и сено. Колхоз доставил. Не возвращается Джабар с пустой кошелкой и после разноски молока своим покупателям. Корки хлеба, картофельная шелуха, остатки от еды — всё идет на корм скоту. Деньги от продажи молока складываются. Но что молоко! Буза в три раза больше прибыли дает. А Саида умеет варить бузу. Впрочем, тратить деньги некуда да и незачем. У Джабара есть всё, чтобы прожить вдвоем с женой без заботы^ о насущном куске хлеба.

Он, Джабар Салиев, — колхозник, пользуется уважением и доверием. У него есть в самом богатом колхозе свой дом с усадьбой, замужняя дочь, зять-тракторист…

Прошлое?

Э, что о нем вспоминать! О прошлом Джабара знает только Мирза Байбеков, приятель и земляк из кишлака Куги-лель, расположившегося в горах на самой границе с Афганистаном. А Мирза Байбеков теперь большой человек. Он работает председателем кооперации в городе Мургабе. И никому неизвестно, кроме него, Джабара, что Мирза родом из Куги-леля был предводителем басмачевского отряда. А в этом маленьком кишлаке, кроме оставшихся в живых двух-трех старых женщин больше никто не помнит ни о Мирзе Байбекове, ни о Джабаре Салиев. Время, что вода в реке, — всё уносит с собой в море…

Правда, знает кое-что мастер Быков, которого управление дороги перевело недавно с Мургабсксго участка сюда, в Сарыташ. Он теперь на Хатынарте. Но Быков свой человек!

С тех пор, как Мирза Байбеков стал работать в Мургабской кооперации, он зачастил на ферму. Проездом почти всегда ночует. Вот и сегодня пришлось уложить гостя соснуть с дороги на своей кровати, тут же в сторожке за деревянной перегородкой.

— Джабар! Тебя зовут, — оглядываясь на перегородку, тихо сказала жена, входя в сторожку.

— Сейчас иду, Саида. Ты приготовь молоко. Да смотри, чтобы опять голос не попал. Знай, кому молоко приходится носить. Да, вот еще- проснется Мирза, накормишь.

— Что это он привез? Тяжелое такое…

— Цыц! Много будешь знать — последние волосы вылезут. Не женского ума это дело!

Саида укоризненно посмотрела вслед уходившему мужу, поправила платок. «Эти мне мужские дела, одно беспокойство с ними!..»

Впервые за всё время заведующая детским садом Елена Николаевна освободилась раньше обычного. Хотелось поскорее, управиться с домашними делами, чтобы вечером не опоздать на собрание и после него посмотреть кинокартину.

Детский сад опустел. Едва Елена Николаевна вошла в свою комнату, как постучались. Пришел Джабар, принес молоко.

— Спасибо, Джабар. Поставьте кувшин на окно.

— Разве заведующая не идет в кино? Очень интересное, говорят, кино… Наверно, все там будут?

— Как же, пойду попозже. У нас давно не было кино, — сказала Елена Николаевна.

— Сам начальник участка, наверно, пойдет. Говорят, он очень любит кино.

— Возможно, и он будет…

— И партийный начальник тоже ходит в кино? — не унимался Джабар. — Он, кажется, вернулся с Кизыларта?

— Савченко? Да, вернулся. — Елена Николаевна взглянула на любопытного сторожа.

Поймав на себе пристальный взгляд, Джабар наклонился и поднял с пола кошелку. «Белая, полная, волосы светлые, как созревший ячмень. Не такая, как моя Саида, сухая… А глаза, ах, глаза!..» И Джабару представилось его лоскутное одеяло на вате, шитое руками Саиды. Как раз посредине красовались два кружочка в чёрных обводах. Они были необыкновенно красивого зеленого цвета. Джабар всегда любуется ими перед тем, как заснуть. Вот такие глаза у заведующей…

— Сам хотел пойти в кино. Нельзя ферму оставить.

И низко поклонившись, Джабар ушел.

«Странный человек и странные расспросы», — подумала Елена Николаевна, но через минуту она уже забыла о стороже и с удовольствием пила свежее молоко, забравшись на диван и по-детски поджав под себя ноги.

Она любила свой уголок — маленькую комнатку при детском саде, привыкла к этому шкафу с книгами, и к своей узенькой беленькой кровати, и к чахлому кактусу в глиняном горшке, стоявшему в углу возле стола.

Год назад она вошла сюда с одним чемоданом в руках. В нем было всё ее имущество, которое удалось увезти с собой. Среди вещей в чемодане хранились сберегаемые, как святыня, детское платьице дочери, погибшей во время бомбардировки, и последнее письмо мужа, пересланное ей уже его товарищем. Это всё, что осталось у нее от разрушенной войной семьи, самое дорогое…

Теперь, через год, острота горя уже притупилась. Работа в детском садике отбирала много времени. Размышлять особенно было некогда. И только оставаясь одна, она доставала из чемодана дорогие ей вещи и, глядя на них, уносилась мыслями туда, где когда-то было ее счастье…

— Елена Николаевна! — послышалось за дверью. — Где же вы?

В комнату быстро вошла врач участка Елизавета Хобта, молодая женщина в беличьей шубке. На лице вошедшей бросалась в глаза беззаботная улыбка. Нос с горбинкой тонкого рисунка и черные волосы делали ее похожей па цыганку. Смеющиеся глаза под цвет волос, казалось, не умели быть грустными.

— Что же вы сидите? Мы опоздаем! — напустилась она на Елену Николаевну.

— Не знаю, идти или нет… Я так устала.

— Вот еще глупости! Голова болит? Порошок дать? Надо пойти хоть людей посмотреть. Скучища адская. Вы знаете, Чернова уезжает в Ош, на всю зиму… Давайте проучим ее, поухаживаем за Владимиром Константиновичем!

— Не понимаю я эту женщину… Увезла ребенка, теперь уезжает сама, — пожала плечами Елена Николаевна.

— И вдобавок кокетничает со всеми мужчинами, — прибавила Хобта. — На днях я видела ее с капитаном Морозом. Интересный мужчина, правда?

— С капитаном Морозом? — спросила Елена Николаевна и, чтобы скрыть свое смущение, поднялась с дивана, подошла к настольной лампе и не торопясь стала распутывать шнур.

Капитан Мороз был с Лидией Львовной?

— Что вы там возитесь с лампой? Этак мы точно опоздаем!

Елена Николаевна подошла к вешалке и машинально начала одеваться.

Капитан Мороз! Почему, услышав его имя, она не может оставаться равнодушной? Почему даже мимолетная встреча с ним ее волнует? Это началось чуть ли не со дня ее приезда в Сарыташ. Хоть поначалу она ничего не замечала.

Тогда тоже была зима. Сугробов нагромоздило- горы! Машина спускалась в Сарыташ, а по обе стороны шоссе стеной лежал снег. Она так перемерзла, что когда машина остановилась, не в состоянии была шевельнуть ногой. И вдруг… чьи-то сильные руки подхватили ее и поставили на землю. Подняв глаза, она увидела перед собой военного. Застывшими от холода губами она еле прошептала: «Спасибо!»

Потом… потом это было летним утром. Проезжая мимо детского сада, капитан придержал коня. Вся детвора хлынула к калитке. Ребята половчее взобрались на забор, кричали, наперебой звали дядю капитана» и, еле доставая руками, пытались погладить коня. Капитан подхватил одного мальчугана и посадил к себе в седло. «И меня, и меня!»-закричали все в один голос. Она, чувствуя, как забилось ее сердце, снимала озорников с забора, с трудом скрывая свое смущение и не глядя на него. А когда Мороз, склонившись, передавал ей мальчика — их глаза встретились и Елене Николаевне показалось, что он особенно крепко пожал ее руку…