Эрик Амблер - Маска Димитриоса

— Нет, я так не считаю. Перечисленная сумма была взята из фондов самого банка. Мне удалось установить: банк сильно пострадал в результате повышения курса лева, вызванного экономической политикой правительства Стамболийского. Я помню, что в течение первых двух месяцев 1923 года курс лева по отношению к фунту стерлингов вырос вдвое: с восьмисот левов за фунт до четырехсот. Если хотите, могу привести точные цифры. Поэтому банки терпели значительные убытки на краткосрочных ссудах. Евразийский кредитный трест, конечно, не мог с этим примириться.

— Что собой представляет этот банк?

— Зарегистрирован в Монако, что позволяет ему не платить налоги в тех странах, где имеются его филиалы, и не сообщать данные о текущих счетах. Такие банки далеко не единичное явление, в Европе их довольно много. Между прочим, правление банка находится в Париже, а большинство своих финансовых операций банк проводит на Балканах. Интересно, что банк финансирует подпольный бизнес — производство и транспортировку героина из Болгарии.

— Мог банк финансировать заговор Занкова?

— Вполне возможно. Во всяком случае, банк способствовал созданию обстановки, в которой стал возможен заговор. Ни для кого не секрет, что покушение на Стамболийского и Атанасова в Гаскове было совершено иностранными гангстерами, которым хорошо заплатили. Поговаривали, что только благодаря тому, что нити тянулись за границу, не удалось до конца раскрыть это преступление.

Это было как раз то, что Латимер хотел услышать.

— Есть хоть какая-нибудь возможность ознакомиться с материалами дела о покушении?

— Прошло уже более пятнадцати лет, — сказал Марукакис, пожав плечами, — и хотя полиции, быть может, кое-что известно, но я сомневаюсь, что она поделится с вами информацией. Если б я знал, зачем вам это нужно…

Латимер наконец решился:

— Так и быть, я расскажу вам, зачем мне нужна эта информация, как мы и договорились. Месяц тому назад я побывал в Стамбуле и случайно познакомился с главой турецкой службы безопасности. Он читал мои книги и даже предложил мне придуманный им сюжет. Между нами возникла дискуссия о реальном преступлении и о преступлении, описанном в детективном романе. Чтобы подкрепить свою точку зрения, он познакомил меня с досье некоего Димитриоса Макропулоса, или — другое имя — Димитриоса Талата. Это негодяй и убийца, каких мало. В Смирне он зарезал человека и устроил все так, что был повешен его сообщник. Он участник нескольких покушений, в том числе и на Стамболийского. Занимался также шпионажем, потом организовал продажу наркотиков в Париже. Как раз накануне разговора с главой службы безопасности тело Димитриоса было обнаружено в водах Босфора. Он был убит ударом ножа в живот. Мне почему-то показалось любопытным посмотреть на труп преступника, и я поехал в морг.

Увидев труп Димитриоса на столе, я возгорел нелепым желанием — быть может, выпил за завтраком лишнее — узнать как можно больше о Димитриосе. «Чем писать о том, как расследуют преступления другие, проведу-ка я расследование сам», — подумал я. Мне казалось, что я смогу дополнить скудный материал досье. Но теперь я могу признаться, что дело было не столько в самом расследовании, сколько в чисто человеческом интересе к этому Димитриосу, мне хочется понять, хочется объяснить его поступки, разобраться в его душе. Ведь наклеить ярлычок далеко не достаточно. Глядя на труп Димитриоса, я подумал, что его биография является хорошей иллюстрацией к процессам распада, происходящим в нашей общественной системе.

Латимер остановился и помолчал.

— Итак, вот мое объяснение, Марукакис! Оно выглядит совершенно неправдоподобно, даже фантастично, но, поверьте, я сказал чистую правду.

Он замолчал и посмотрел на Марукакиса, который что-то разглядывал в чашке с чаем. «Как все глупо, — подумал Латимер, — и насколько правдоподобнее выглядела бы хорошо придуманная ложь».

Марукакис оторвал взгляд от чашки и посмотрел на него.

— Это все, что вы хотели мне сказать? Этим вы объясняете свой интерес к Димитриосу?

— Да, все.

— Ну что ж. Но мне кажется, написав рассказ о том, откуда берутся такие, как Димитриос, вы тем самым сможете объяснить и процессы, совершающиеся в обществе, как вы сами об этом только что упомянули.

— Хоть это предположение и очень лестно, но оно слишком упрощает дело. Простите, но я не могу его принять.

— Мне так показалось, — сказал Марукакис, пожимая плечами.

— Все-таки мне приятно, что вы доверяете мне.

— А почему я должен не доверять вам? Мне кажется, это было бы очень глупо. Что вам известно о пребывании Димитриоса в Болгарии?

— Очень мало. Как я уже говорил, он участник покушения на Стамболийского, но, очевидно, лишь связной, а не тот, кто стрелял. Мне удалось установить, что он разыскивался афинской полицией в ноябре 1922 года по обвинению в грабеже и попытке убийства, но ему удалось скрыться. Он прибыл в Болгарию морем. Софийской полиции известно о его существовании, потому что по запросу турецкой службы безопасности полицейские допрашивали одну женщину, которая знала Димитриоса.

— Если она жива и никуда не уехала, с ней надо будет обязательно побеседовать.

— Да, хорошо бы. Дело в том, что ни в Смирне, ни в Афинах мне не удалось встретиться с теми, кто бы мог видеть Димитриоса живым. Но, к сожалению, я не знаю, как зовут эту женщину.

— Полиция наверняка знает. Если хотите, я наведу справки.

— Мне не хочется быть для вас обузой. Уж если у меня появилось сильное желание ознакомиться с полицейскими протоколами, то зачем я буду ввязывать вас в это дело и отнимать у вас дорогое время.

— Но свое время вы на это все равно потратить не сможете. Во-первых, потому, что не читаете по-болгарски, а во-вторых, потому, что архив полиции для вас практически недоступен. Я — совсем другое дело. Я ведь аккредитованный журналист и имею вполне определенные привилегии, — Марукакис усмехнулся. — Кроме того, — пусть это глупо выглядит, но ваше расследование заинтриговало меня. Вам не кажется, что все гротескное, так сказать, барочное в людских делах почему-то к себе притягивает?

Они остались в ресторане одни. Только официант подремывал, сидя на стуле и положив ноги на стол.

— Ну, пора уходить, — сказал, вздохнув, Марукакис. — Надо разбудить его да заплатить за ужин.

Латимер очень приятно проводил время: побывал в картинной галерее, осмотрел памятник Александру II, пил кофе, гулял и даже взобрался на Витошу, гору, у подножия которой расположена София. В первый вечер был в опере, во второй — в кино, где смотрел немецкий фильм с болгарскими субтитрами. Все это время он старался не вспоминать о Димитриосе, обдумывал свой новый роман, но заметив, что это плохо ему удается, не очень-то расстроился. Письмо Марукакиса полностью вытеснило из его головы мысли о романе. Вот что тот писал (письмо было написано по-французски):