Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха

Грэхем постарался сохранить невозмутимый вид.

— Мне он показался довольно безобидным.

— Это потому, — мудро заметил полковник Хаки, — что у вас мало опыта. Настоящие убийцы не похожи на грубых скотов. Они порой натуры довольно тонкие. Вы не изучали психопатологию?

— Не приходилось.

— Увлекательная наука. Мое любимое чтение, помимо детективов, — Крафт-Эбинг и Штекель. [26] Крафт-Эбинг, Рихард фон (1840–1902) — австрийский психиатр, исследователь человеческой сексуальности, автор терминов «садизм» и «мазохизм». Штекель, Вильгельм (1868–1940) — австрийский психиатр, один из первых последователей Фрейда. У меня есть собственная теория насчет таких, как Банат. Я полагаю, они — извращенцы, одержимые навязчивой идеей об отце, которого ассоциируют не с мужским божеством, — он многозначительно поднял палец, — но с собственным половым бессилием. И когда убивают — будто расправляются со своей слабостью. По-моему, здесь сомнений быть не может.

— Чрезвычайно увлекательно. Но разве нельзя его арестовать?

Полковник Хаки, согнув ногу, положил один блестящий сапог на ручку стула и поджал губы.

— Тут, мистер Грэхем, возникают некоторые трудности. Во-первых, нужно его найти. Он, безусловно, путешествует под вымышленным именем и с фальшивым паспортом. Я, конечно, разошлю его описания по пограничным постам, чтобы мы знали, когда он покинет Турцию, но вот арестовать… Видите ли, мистер Грэхем, так называемые демократические формы правления имеют для человека на моей должности серьезные недостатки. Невозможно просто взять человека под стражу безо всяких вздорных юридических формальностей. — Полковник развел руками — патриот, скорбящий об упадке родной страны. — Какое обвинение мы ему предъявим? У нас нет против него улик. Разумеется, мы можем выдумать обвинение, а потом извиниться — но разве будет польза? Нет! К несчастью, с Банатом мы ничего поделать не в состоянии. Хотя это, пожалуй, не важно. Мы сейчас должны позаботиться о будущем. Надо подумать, как безопасно доставить вас домой.

— Я уже говорил, что у меня билет на спальное место в одиннадцатичасовом поезде. Не вижу причин, почему им не воспользоваться. Мне кажется, чем скорей я уеду, тем лучше.

Полковник Хаки нахмурился:

— Мистер Грэхем, если вы сядете на этот поезд — или на любой другой, — то не доедете живым до Белграда. Не воображайте, что их остановит присутствие других пассажиров. Опасно недооценивать противника. В поезде вы будете как мышь в мышеловке. Сами подумайте: между Турцией и Францией — бессчетное число остановок. Убийца может войти в поезд на любой. Представьте, как вы сидите час за часом, силясь не задремать, чтобы вас не прирезали во сне; не осмеливаетесь выйти из купе, чтобы вас не застрелили в коридоре; опасаетесь каждого — от человека, сидящего напротив в вагоне-ресторане, до таможенного офицера. Межконтинентальный поезд, мистер Грэхем, — идеальное место для убийства! Эти люди не хотят, чтобы вы добрались до Англии, поэтому они, очень разумно и логично, решили вас убить. В нашей стране они совершили уже две попытки — больше не предпримут. Они поглядят, что вы станете делать. Они знают, что мы теперь будем хорошо вас защищать, поэтому дождутся, когда вы покинете убежище. Нет! Боюсь, на поезде вам ехать нельзя.

— Тогда я не вижу, как…

— Если бы, — продолжал полковник, — воздушное сообщение не прервалось, мы бы вас отправили самолетом в Бриндизи. К сожалению, оно прервано — сейчас все в беспорядке из-за землетрясения, самолеты заняты на общественных работах. Мы обойдемся без них. Лучше всего вам плыть морем.

— Но ведь…

— Есть итальянская судоходная компания; небольшие корабли еженедельно курсируют между Генуей и Стамбулом. Иногда, когда есть груз, они доплывают до Констанцы, но чаще останавливаются здесь, заходя по пути в Пирей. Помимо груза, они возят пассажиров: десятка полтора, не больше, — и мы, прежде чем разрешим отплытие, сможем удостовериться, что каждый из них безвреден. Когда прибудете в Геную, останется только короткое путешествие на поезде до французской границы — и вы окажетесь вне досягаемости немецких агентов.

— Но вы же сами сказали, что задержки недопустимы. Сегодня — второе число; вернуться я должен к восьмому. Если придется ждать судно, я опоздаю на несколько дней. А само плавание займет не меньше недели.

— Ждать, мистер Грэхем, не придется. — Полковник вздохнул. — Я не так глуп. Перед вашим приездом я связался по телефону с портовой полицией. Через два дня отходит корабль на Марсель; лучше бы вам, конечно, плыть на нем, хоть он обычно и не берет пассажиров. Но итальянское судно отчаливает сегодня днем, в четыре тридцать. Завтра в полдень вы сможете размять ноги в Афинах. Рано утром в субботу пристанете в Генуе. Если ваши визы в порядке, в понедельник утром прибудете в Лондон. Как я уже говорил, у помеченной жертвы есть преимущества перед врагами. Она может сбежать, испариться. Посреди Средиземного моря вы будете в такой же безопасности, как в моем кабинете.

Грэхем колебался. Он поглядел на Копейкина, но русский уставился на кончики своих пальцев.

— Не знаю, полковник. Вы очень добры, но я не могу отделаться от мысли, что в свете изложенного вами мне надо первым делом обратиться к здешнему британскому консулу или в британское посольство, а потом уже что-то решать.

Полковник Хаки зажег сигарету.

— И что же, вы полагаете, консул или посольство сделают? Отправят вас домой на крейсере? — Он неприятно рассмеялся. — Дорогой мистер Грэхем, я не прошу вас ничего решать. Я рассказываю, как вам необходимо поступить. Как я уже упоминал, моей стране вы нужны живым; позвольте мне защищать интересы страны так, как считаю нужным. Сейчас вы, наверно, вымотаны и обескуражены. И мне не хочется на вас давить, но разрешите пояснить: если вы откажетесь следовать моим указаниям, мне останется только выписать бумагу о депортации и посадить вас на борт «Сестри-Леванте» под стражей. Я понятно выражаюсь?

Грэхем ощутил, что краснеет.

— Вполне понятно. А не хотите ли еще…

— Мне кажется, любезный, — поспешно вставил Копейкин, — что лучше будет согласиться с предложением полковника.

— Я сам как-нибудь соображу, Копейкин. — Грэхем сердито перевел взгляд с одного собеседника на другого. Он был напуган и сбит с толку. События развивались чересчур быстро. К полковнику он чувствовал неприязнь; Копейкин, по-видимому, утратил способность мыслить самостоятельно. Грэхему казалось, что они принимают решения с беспечностью детишек, собравшихся поиграть в индейцев, а хуже всего, что решения выглядели при этом неумолимо логичными. Ему грозила опасность; все, что от него просили, — отправиться домой другим, менее рискованным, путем. Просьба разумная, и все-таки…