Лен Дейтон - Вчерашний шпион

— Я знаю и понимаю, — сказал я. — Но я не ставлю своей целью предоставить атомную бомбу как неоспоримый аргумент для поддержки требований конгресса тред-юнионов или какой другой подобной организации.

Если он и уловил нотки иронии в моем голосе, то не подал виду.

— Снаряды, ядерные снаряды! — Он, очевидно, надеялся, что столь тонкое различие в классификации повлияет на мое отношение к проблеме. — Я бы не стал связываться с атомными БОМБАМИ — это слишком. А снаряды с ядерным боевым зарядом — тактическое оружие, Чарли. Их можно взорвать, скажем, на складе автотранспортной и бронетанковой техники или на полевом складе — никакого выпадения радиоактивных осадков и очень компактная площадь разрушения.

— Ну ты и начитался аналитических разработок Штабного колледжа, однако! — насмешливо протянул я. — Побереги эти рационалистические объяснения для своих мемуаров: сколько они тебе обещали заплатить?

— Они меня озолотят, — признал он.

— Тридцать монет?

— Тридцать биллионов монет, если я попрошу. В любой валюте, Чарли. Когда нам нужны были деньги, чтобы бороться с голодом, болезнями и нищетой, к европейцам — не подступись. Но когда им придется топать пешочком, оставив автомобили в гаражах… то они сразу раскошелятся! — Дирижабль все время беспокойно двигался, он приподнимался, задирая нос и натягивая державшие его стальные тросы, и наземная команда с двух сторон каменоломни притягивала его обратно к земле.

— Ты знаешь, как мы работаем, старик, — напомнил я ему. — Я бы не стал соваться сюда, не оставив «адреса», где меня искать. Они скоро найдут твою нору в земле.

Шемпион отвернулся взглянуть на экраны мониторов. Их было шесть штук, и они давали изображение дирижабля с телекамер, установленных на краю скалистых обрывов карьера и направленных вниз, на летательный аппарат. Они будут «глазами» пилота и помогут при запуске дирижабля выбраться из каменного мешка, не задевая его стен.

— Ты имеешь в виду вертолет? — Шемпион не поднял глаз от пульта управления.

— Я не знаю, что они направят сюда.

— У меня с собой будет полдюжины «малышек» с ядерными зарядами, и меня не волнует, «что» они направят. Они даже не сделают попытки сбить нас над территорией Франции. С грузом-то ядерных боеприпасов на борту?! Ни за что не осмелятся!

— А над морем?

— Гражданское воздушное судно, зарегистрированное в Каире? На этом «пузыре» мы делаем шестьдесят, иногда восемьдесят миль в час. К тому времени, когда они получат разрешение открыть огонь, я уже буду над Тунисом! — Он вернулся мыслями к Билли, а скорее всего, не переставал думать о своем сыне. — Билли смог бы приспособиться к жизни в Каире? Скажи мне честно, Чарли. Он смог бы?

— Я чувствую, ты боишься, что он бы «вписался в обстановку» слишком хорошо. Боишься, как бы он не стал лидером у террористов Организации Освобождения Палестины.

— Может быть, и так.

— А ты в свою очередь дал им возможность бомбами проложить себе путь к власти.

— ООП — нет… — Он устало помахал рукой, как бы раздумывая, просветить ли меня насчет различий между правительством в Каире и террористами, которые взрывают бомбы в залах ожидания аэропортов и поджигают пассажирские лайнеры. И решил, видимо, что не стоит. — Билли останется в Европе, где он родился, там он может подхватить малярию, оспу, холеру или еще какую-нибудь гадость.

— И ты добровольно соглашаешься на разлуку с ним? — Я не верил своим ушам. — Воистину соломоново решение, Стив.

Мы оба посмотрели на черную громадину дирижабля.

— Ты почему-то не сказал, что мне не выйти сухим из воды, — искоса глянул он на меня.

— Как раз, может, и получится! — произнес я. — Именно это мне больше всего не нравится.

— Эту штуку совсем не видно. И даже когда включены двигатели, единственное, что слышно — едва различимый шум, не более чем звук моторов легковых автомобилей. И ко всему люди просто не смотрят вверх.

— Радары?

— Мы будем держаться вдали от оживленных воздушных трасс. Радары военных в основном направлены в сторону моря, кроме станций в Арле и Дине, но нас прикроет горная цепь.

— На малой высоте?

— Да. Метров сто или меньше. Риска никакого: даже если какой-нибудь оператор РЛС обнаружит нас… огромная «капля», движется со скоростью не более шестидесяти миль в час… он просто отнесет это за счет помех и неисправности аппаратуры.

— Ты сам будешь его пилотировать?

Он покачал головой.

— В данном случае лучше не рисковать, — рассудительно ответил он. — Опытный летчик, летал на «боингах». Он ездил в Америку, закончил курсы, говорил там, что собирается летать на дирижаблях в интересах рекламных фирм.

— Скоро отбываете?

Он посмотрел на свои часы.

— Где-то в течение часа мы вскроем склад боеприпасов в Валми.

— Из шахты?

— Мы прокопали галерею длиной в тридцать километров, — поделился Шемпион. — Мы сейчас как раз под хранилищем ядерных снарядов. Здесь работали опытнейшие горные инженеры из всех арабских стран.

— Прибывшие под видом официантов?

— …и чернорабочих, литейщиков и мусорщиков. Им нужен только алжирский паспорт, и французская служба иммиграции не сможет чинить им препоны.

— А если сработает сигнализация на складе?

— Что у них, на полу, что ли, сигнализация установлена? — заметил Шемпион. И рассмеялся. Он знал, что это был превосходный план, и наслаждался, разворачивая его передо мной, как веер.

С какого-то небольшого выступа высоко среди обрывистых стен карьера вдруг послышались птичьи трели — и не одной птахи, а целого хора.

Небо было усыпано ярчайшими звездами. Потоки холодного воздуха, проливающиеся через край впадины каменоломни, ударялись в более теплую оболочку дирижабля, и тот вздрагивал и рвался из-под причальных тросов: перегрев, так это называется. Сейчас наступил пик его подъемной силы.

Шемпион улыбнулся.

Только неотвратимое и неминуемое трагично по самой своей сути. Наверное, трагедия Стива Шемпиона состояла в том, что он был одержим навязчивой идеей добыть много денег для своего сына. Может, для него было жизненно важно обеспечить своему сыну в будущем столь же безбедное существование, какое могла гарантировать его мать. А может, все заключалось в том, что Стив Шемпион был в душе таким же романтиком, как его отец, о котором он рассказывал с горечью.

— Деньги делают все, — убежденно заявил Шемпион. — И Билли никогда не будет нуждаться.

— Будь у тебя выбор — отец или деньги, может, ты все же выбрал бы отца, Стив?

— Нет!

— Слишком категорично! — с упреком произнес я. — Ставлю тебе наивысший балл за самообман.

— Да уж, только очень плохой лжец не может обмануть самого себя, — отозвался Шемпион, и, как пожилая певица-сопрано, бросающая вызов критикам, он одарил меня своей знаменитой колоратурной улыбкой и держал ее достаточно долго, чтобы заработать аплодисменты публики.