Лев Овалов - Рассказы майора Пронина (Сборник)

— И этот обследователь…

— Сидит, как видишь, перед тобой.

— Да, чем только нашему брату не приходится заниматься… — Виктор вздохнул. — Когда думаете двинуться?

Иван Николаевич взглянул на книжки.

— Вот дочитаю… Дня через три, пожалуй.

— Ну а что придется делать мне? — спросил Виктор и кивнул на брошюрки. — Тоже читать все это?

— А ты не огорчайся так, — Пронин усмехнулся. — Я, знаешь, даже увлекся…

Но тут беседу их прервала Агаша.

— Иван Николаевич, спрашивают вас, — сказала она, входя в комнату. — Пакет со службы. Говорят, срочный…

Пронин вышел в переднюю, расписался в получении пакета и вернулся обратно. Он не спеша распечатал конверт, вытряхнул на скатерть телеграфный бланк, прочел бумажку. Брови его сдвинулись, глаза потемнели, и он медленно протянул листок Виктору. Это была телеграмма из совхоза. Текст ее был краток: «Вчера умерла признаках отравления мышьяком птичница совхоза Царева начато следствие».

— Да… — задумчиво протянул Иван Николаевич, не глядя больше на свои книжки. — Не придется, видно, дочитывать мне эту беллетристику. Выеду в совхоз сегодня.

Пронин вышел из поезда. На перроне было солнечно и пустынно. Приземистое кирпичное здание станции утопало в зелени. Начальник станции, стоявший в конце платформы, быстро проводил поезд, и не успел еще поезд скрыться за поворотом, как Пронин услышал попискивание каких-то пичужек, шелест листвы, производимый слабым летним ветерком, и прерывистые хриплые выкрики петуха, должно быть, нечаянно вспугнутого, и сразу ощутил, что находится в деревне. Он прошел через станционную залу. Там было прохладно и скучно. Несколько женщин сидели на деревянных скамьях и, прикорнув друг к другу, сонно ожидали прихода местного поезда. Пронин вышел на вымощенную площадь. Четыре повозки стояли возле забора. Разнузданные лошади, привязанные к изгороди, лениво жевали сено, охапками положенное прямо на землю. Возчики собрались у крайней повозки и попыхивали папиросками.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал Пронин, подходя к ним. — Попутчика мне не найдется?

— А вы откуда? — спросил его низенький паренек, с любопытством рассматривая приезжего.

Пронин и на самом деле выглядел необычно возле этой побуревшей станции и пыльных телег. В добротном костюме, мягкой фетровой шляпе, с перекинутым через руку пальто, особенно бросающимся в глаза благодаря вывороченной наружу блестящей шелковой подкладке, с небольшим чемоданом в другой руке, он казался здесь чуть ли не иностранцем.

— А я из Москвы… — сказал Пронин. — Мне — в птицеводческий совхоз, знаете?

И так как ему никто ничего не ответил, он добавил:

— Совхозов-то тут у вас вообще много?

— Совхозов-то? — переспросил все тот же низенький паренек. — Есть тут совхозы… — И замолчал, так и не договорив фразы.

— А вы, собственно, туда зачем? — спросил пожилой крестьянин с рыжей бородкой.

— А я из Москвы, — повторил Пронин. — Обследовать. Я заплачу, конечно, — добавил он поспешно. — В обиде не останетесь.

— Да ведь там карантин, — сказал паренек.

— Не слышали? — спросил другой паренек, повыше, с лиловым мундштуком в зубах. — Или по этому самому делу и едете?

— По этому самому и еду. — Пронин усмехнулся. — Так как же?

— Вы, что же, врач будете? — спросил крестьянин с рыжей бородкой.

— Да, — признался Пронин. — Вроде. Но везти его все дружно отказались.

— Отвезти отвезешь, а там возьмут и задержат в совхозе, — объяснил паренек с лиловым мундштуком. -Попадешь в карантин, нескоро вырвешься…

Пришлось Пронину идти в совхоз пешком. Пылила укатанная проселочная дорога, легким слоем оседала пыль на коричневые ботинки, по сторонам зеленели овсы, и Пронин напоминал дачника, случайно попавшего в поле.

Да он и на самом деле чувствовал себя легко и покойно и искренне наслаждался случайной этой прогулкой.

Когда позволяли обстоятельства, Пронин умел забывать о делах и полностью отдаваться отдыху, чтобы с еще большей энергией и ясностью снова приниматься за работу.

Он пришел в совхоз засветло. Легкая изгородь, огораживавшая со всех сторон службы, дома и огороды совхоза, была вынесена далеко в поле. Издалека виднелись выбеленные постройки, бросаясь в глаза много раньше, чем сероватые избы соседней деревни, вереницей разбросанные на рыжем пригорке.

У низких ворот, сбитых из длинных жердей, Пронина остановил старик сторож, не по сезону обутый в серые валенки.

— Куда идешь, мил человек? В совхозе карантин, а на деревню стороной надо…

И Пронину пришлось долго убеждать сторожа, покуда тот согласился его пропустить, хотя карантин был весьма условный, — стоило отойти в сторону, и можно было без спросу в любом месте легко перелезть через изгородь.

Тянулись инкубаторы и птичники, почти черным казался в лучах заката кирпичный холодильник, поодаль находились сараи, склады, коровники и конюшни, а еще дальше стояли жилые дома рабочих и служащих. По пути Пронину встречались рабочие и работницы, подростки и дети, и все они с любопытством рассматривали необычного посетителя.

Он миновал огороженные загоны, где гуляли тысячи квохчущих кур, спустился к пруду, обсаженному корявыми ветлами, и по земляной насыпи поднялся к бревенчатому двухэтажному флигелю, в котором помещались и контора, и квартира директора. Пронин нашел директора в конторе. Звали его Коваленко; это был усталый и, должно быть, резкий человек со строгими голубыми глазами, одетый в зеленую выцветшую гимнастерку. Вместе со счетоводом и зоотехником он занят был составлением отчета о расходовании кормов.

Узнав, что Пронин приехал из Москвы, Коваленко принялся рассказывать о мерах, принятых в совхозе для борьбы с инфекцией, спрашивать советов, и даже предложил собрать работников совхоза на совещание. Но Пронин отклонил это. Он решил уподобиться самому заурядному обследователю и заявил, что прежде всего хочет ознакомиться с анкетами рабочих и служащих. Так поступали почти все обследователи. Чтение анкет результатов давало немного, и директор сразу разочаровался в приезжем. Совхоз нуждался в помощи опытного птицевода, а вместо него приехал присяжный канцелярист, меньше всего интересующийся птицей. С самого начала Пронин повел себя как неопытный следователь, впервые дорвавшийся до дела, и придирчивыми своими вопросами и недомолвками сумел быстро испортить настроение и директору, и счетоводу, и зоотехнику.

Пронин долго оставался в канцелярии вдвоем с Коваленко. Смерклось. Директор сам зажег большую и яркую лампу-молнию, висевшую под потолком. Они сидели за узким столом, друг против друга, и Пронин изводил Коваленко, задавая ему докучливые и мелочные вопросы. За директором несколько раз приходили, звали по делам, спрашивали распоряжений, но Пронин не отпускал его, и Коваленко томился, не решаясь прервать беседу.