Лев Овалов - Медная пуговица

Ученый генерал на этот раз произвел на меня какое-то опереточное впечатление. Он порозовел и сделался еще длиннее, движения его стали еще более механическими, он двигался точно на шарнирах, вероятно, ему хотелось казаться моложе и он казался себе моложе.

— Дорогой Август!

Он приветственно помахал мне рукой, подошел к Янковской, поцеловал ей руку повыше ладони. Янковская встрепенулась:

— Ехать?

— Как вам угодно, дорогая, — галантно отозвался Гренер. — Вы распоряжаетесь мной.

— Мне хочется чаю, — капризно сказана она и повернулась ко мне. — Вы позволите у вас похозяйничать?

Я позвонил.

Пришла Марта, враждебная, отчужденная, поздоровалась без слов, одним кивком, стала у двери.

— Дорогая Марта, — обратилась к ней Янковская, — не напоите ли вы нас в последний раз чаем?

Марта удивленно на нее посмотрела.

— Я уезжаю, — объяснила Янковская. — Мы никогда уже больше не увидимся.

Марта, кажется, не очень ей поверила, но, судя по быстроте, с какой сервировала чай, думаю, ей хотелось избавиться от Янковской поскорее.

Мои гости пили чай так, что чем-то напоминали балетную пару, столь согласованны и пластичны были их движения.

— Софья Викентьевна сообщила мне, что вы уезжаете, господин профессор, — сказал я. — Мне не совсем только понятно, кто же теперь будет опекать валькирий в их стремительном полете на Восток?

— Ах, милый Август! — сентиментально ответил Гренер. — Ветер истории несет нас не туда, где нам приятнее, а где мы полезнее.

Мне почему-то вдруг вспомнился Гесс, один из самых верных соратников Гитлера, которого ветер истории занес в Англию…

Я посмотрел на него оценивающим взглядом и вдруг заметил, как он с мальчишеским торжеством смотрит на меня поверх своей чашки. Старый журавль воображал, что отнял у меня Янковскую, и светился самодовольством.

— Да, дорогой Август, — не смог он сдержаться, — все позволено в любви и на войне.

— Что ж, желаю вам счастья, — сказал я. — Как же это вас отпускают?

— Да, отпускают, — многозначительно заявил Гренер. — Я улечу в Испанию, потом в Португалию, и уже оттуда за океан.

— Мы получим там все, — подтвердила Янковская. — Нельзя увлекаться сегодняшним днем. Предоставим войну юношам. Работу профессора Гренера нельзя подвергать риску. За океаном у него будут лаборатории, больницы, животные…

— Но позвольте, — сказал я, — заокеанская держава находится с Германией в состоянии войны!

— Не будьте мальчиком, — остановила меня Янковская. — Воюют солдаты, для ученых не существует границ.

— И вас там примут? — спросил я.

— Меня там ждут, — ответил Гренер.

— Мы не знаем, как это еще будет оформлено, — добавила Янковская. — Объявят ли профессора Гренера политическим эмигрантом или до окончания войны вообще не будет известно о его появлении, но, по существу, вопрос этот решен.

Я посмотрел на Гренера, во всем его облике было что-то не только птичье, но и крысиное, взгляд его голубоватых бесцветных глаз был зорким и плотоядным.

— Когда же вы собираетесь уезжать? — спросил я.

— Недели через две-три, — сказала Янковская. — Не позже.

— Но ведь перебраться не так просто, — заметил я. — Это ведь не уложить чемодан: у профессора Гренера лаборатории, сотрудники, библиотека…

— Все предусмотрено, — самодовольно произнес Гренер. — За океаном я получу целый институт. А что касается сотрудников, за ними дело не станет.

Но меня тревожил и другой вопрос, хотя он не имел прямого отношения к моим делам.

— А что будет… с детьми?

Все последние дни меня не оставляла мысль о детях, находившихся на даче Гренера.

— С какими детьми? — удивился было Гренер и тут же догадался: — Ах, с детьми… О них позаботится наша гражданская администрация, — равнодушно ответил он. — Они будут возвращены туда, откуда были взяты. В конце концов, я не брал по отношению к ним никаких обязательств.

Я промолчал. Было вполне понятно, какая участь ждет этих детей.

— Может быть, вы еще передумаете и останетесь? — спросил я, хотя было совершенно очевидно, что все уже твердо решено.

— Увы! — высокопарно, как он очень любил, ответил Гренер. — Муза истории влечет меня за океан.

— Увы! — повторила за ним Янковская, хотя каждый из них вкладывал в это междометие разное содержание. — Мы не принадлежим себе.

— Да, отныне вы будете полностью принадлежать заокеанской державе, — сказал я. — Мне только непонятно, чем это будет способствовать величию Германии.

Гренер пожал плечами.

— Наука не имеет границ… — Он посмотрел на часы и встал. — Моя дорогая…

Янковская тоже поднялась.

— Идите! — небрежно приказала она будущему супругу. — Я вас сейчас догоню!

Гренер церемонно со мной раскланялся, я проводил его до дверей.

— Так внезапно? — обратился я к Янковской, когда мы остались один. — Что это значит?

— Ах, Андрей Семенович, я загадывала иначе, — грустно ответила она. — Увы! Я ведь знаю, как много вы работали в последнее время. Для кого, вы думаете, старается Польман? Почему он вас щадил? Как только вы передадите свою сеть, вас отправят обратно в Россию. А я — я устала уже рисковать…

Она протянула мне руку, и я задержал ее пальцы.

— Мы еще увидимся? — спросил я.

— Конечно!

— Вы у меня в долгу, — упрекнул я ее. — Вы не открыли мне всех тайн, связанных с нашим знакомством.

— Вы их узнаете, — пообещала она. — Это еще не последний наш разговор.

Она задумчиво посмотрела на меня:

— Поцеловать вас? Я покачал головой.

Она вырвала свою руку из моей:

— Как хотите…

Она переступила порог и, не дав мне выйти на лестницу, резким толчком захлопнула за собой дверь.

Не успел я вернуться в столовую, как передо мной появился Железнов.

— Что это все значит? — нетерпеливо спросил он.

— Очередная лирическая сцена, — пошутил я. — Госпожа Янковская в одной из многочисленных ролей своего репертуара!

— Марта сказала, что они уезжают?

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Господина Гренера сманили за океан жареным пирогом!

— Каким еще там пирогом? — с досадой отозвался Железнов. — Сейчас не время шутить.

— А я не шучу. Повторяется старая история. Совесть можно продать лишь один раз, а затем сколько ни одолжаться, придется рассчитываться.

Действительно, подумал я, куда делись все патриотические речи Гренера, как только он услышал хозяйский оклик?!

Но Железнов не склонен был заниматься отвлеченными рассуждениями.

— Неужели ты не понимаешь, как осложнится твое положение после отъезда Янковской? — с упреком сказал он. — Оберегая себя, она в какой-то степени вынуждена была оберегать и тебя. Ты был ширмой, за которой ей удобно было прятаться. Один ты вряд ли сможешь нейтрализовать Польмана и попадешься как кур в ощип…