Николай Шпанов - Заговорщики. Преступление

Временами, когда отдельные фразы доходили до сознания Долласа, у него мелькала мысль, что следовало бы остановить неожиданно разговорившегося "молчальника", но, сам не зная почему, он этого не делал, предоставляя Уэллесу выговориться.

— Муссолини встретил меня любезно. Но я был потрясен: передо мною был старик, наружность которого не имела ничего общего с известными публике фотографиями. Движения дуче были неуклюжи; казалось, каждый шаг давался ему с трудом. Весь он был необычайно тяжеловесен, расплывшаяся маска лица была собрана в тысячу складок. В продолжение нашей длинной беседы он сидел с закрытыми глазами. Даже когда говорил, он вскидывал на меня взгляд только тогда, когда хотел подчеркнуть какое‑нибудь свое выражение. Под рукой у него стояла чашка с каким‑то горячим питьем, которое он то и дело отхлебывал… У меня на всю жизнь останется впечатление, что я побывал в гостях у какого‑то говорящего допотопного животного. — Умолкнув не надолго, Уэллес задумался. — На мой взгляд, из всего разговора его заинтересовал только мой вопрос о том, продолжает ли он заниматься верховой ездой. Тут он открыл глаза, и в них появились признаки оживления. "Разумеется, — сказал он, — верховая езда продолжается, но я увлекся и новым видом спорта — теннисом… Прежде я думал, что это игра для девиц, но теперь убедился: она требует такого же физического напряжения, как фехтование. Не дальше как сегодня я обыграл своего инструктора со счетом шесть к двум". Должен вам сознаться, дорогой Фостер, глядя на его фигуру, на усталые движения, на седую голову, я не очень‑то верил в высокие качества его инструктора. И тут же у меня мелькнула аналогия: не есть ли вся политика дуче — игра в поддавки?..

Доллас с усилием сбросил одолевавшую его сонливость и вяло проговорил:

— Дорогой Самнер, расскажите о ваших свиданиях с немцами.

Сбитый с мысли, Уэллес молча посмотрел на адвоката, потом перевел взгляд на потолок и все так же монотонно проговорил:

— Поговорим о немцах… Перед отъездом из Штатов Леги сказал мне: "Помните, Самнер: одна из ваших важнейших задач — дать понять немцам, что Россия слабее, чем хочет казаться. Лишь бы немцы не испугались собственной великой миссии. Франция — их тыл, Чехия — арсенал, Балканы — житница, Иран — нефть. Посулите этому псу Гитлеру все сокровища запада и востока".

Доллас остановил его движением руки.

— Адмирал говорил это от имени президента?

Вопрос имел большое значение для Долласа, и Доллас не мог получить на него ответа от кого‑нибудь другого. А всякая монополия — это деньги. Поэтому Уэллес уклончиво проговорил:

— Не знаю.

И снова сквозь дрему с открытыми глазами до Долласа долетал заунывный голос помощника государственного секретаря. Если бы Доллас слушал внимательно, он уловил бы в этом голосе новые нотки, когда речь зашла о посещении Берлина: почтение к тайному партнеру — гитлеризму и к его главарям.

- …Время моего приема господином фон Риббентропом было назначено на полдень. Меня сопровождал в здание министерства иностранных дел начальник протокольной части господин фон Дернберг. Наш поверенный в делах Керк, который до того ни разу не был принят господином Риббентропом, по моей просьбе сопровождал меня на это свидание. У входа в здание мы миновали двух сфинксов времен Бисмарка, которые, повидимому, являлись символами тайны и загадочности, обволакивающей внешнюю политику Германии. За дверью нас встретила целая орава штурмовиков. Они шеренгами выстроились вдоль лестницы. Их морды поразили меня: воплощение грубости… Честное слово, это посещение остается самым ярким воспоминанием от всей моей поездки в Европу…

— Вы хотите завести в государственном департаменте сфинксов и такие же порядки? — спросил Доллас.

— Американцы сошли бы с ума от одного количества форм и нашивок, которые мелькали там на каждом шагу. Галунов нехватало только сфинксам! Нет, это не для нас. Однако продолжаю. Сопровождаемый переводчиком Шмидтом, господин Риббентроп встретил меня у двери своего кабинета без малейшего признака улыбки и даже без единого слова приветствия.

— Но вы‑то, надеюсь, улыбнулись ему? — спросил Доллас.

— Пожалуй, чуть–чуть… Я произнес несколько слов по–английски, так как знаю, что господин Риббентроп бегло говорит на английском языке. Ведь он не только был послом в Лондоне, но до того достаточно долго торговал там, да и у нас в Штатах винами! Однако господин Риббентроп холодно посмотрел на меня и отрывистым лаем приказал Шмидту сделать немецкий перевод моих слов. Когда мы уселись, господин министр, опять‑таки по–немецки, спросил меня, хорошо ли я доехал.

— И вы не одернули этого наглеца?

— Мне же предстояло иметь с ним дело!

— Нужно было прижать его к стене.

— Не так просто, как вам кажется… Они отбились от рук. Риббентроп потратил почти два часа, чтобы мне ответить. Он вел себя, как дельфийский оракул.

— Я вижу: вам понадобилось терпение.

— Было бы скучно передавать подробности его речи. Вначале он старался взвалить на нас вину в ухудшении американо–германских отношений. Остальная часть его излияний представляла такую удивительную смесь неосведомленности и заведомой лжи, что я не стал бы молчать и разнес бы его в пух и прах, если бы не побоялся расстроить этим предстоящее свидание с Гитлером. Коротко: "Так же, как Штаты имеют свою доктрину Монро и проводят ее в западном полушарии, так Германия имеет право на подобную доктрину в Европе, а может быть, и во всем восточном полушарии". Спорить с ним было бесполезно!..

— Разумеется, — кивнув головой, подтвердил Доллас. — Хотя мы никогда не согласимся уступить им влияние в Восточной Азии.

— Лучше показать им это на деле, когда придет время. А сейчас нужно предоставить им утешаться любыми иллюзиями, если эти иллюзии могут прибавить им бодрости.

— Верная точка зрения. Вы ведь видели Гитлера?

— В одиннадцать утра несколько облаченных в мундиры чиновников министерства иностранных дел…

— Опять мундиры?

— Мне кажется, они даже спят в своих формах! Галуны возмещают им недостаток знаний и умения вести дела… Так, я говорю: чиновники явились в отель "Адлон", чтобы отвести меня в Имперскую канцелярию — новое здание, построенное по проекту самого Гитлера. Внешне это сооружение напоминает добротно выстроенный современный завод. Мы въехали во внутренний двор, окруженный высокими стенами. Там все так же неуклюже, как огромно… Не меньше роты солдат, выстроенных во дворе, приветствовали нас. У входа меня встретил начальник личной канцелярии Гитлера господин доктор Мейснер. Это…

— Знаю, — отрезал Доллас.

— По широчайшей лестнице мы попали в галлерею, обставленную мрачными, огромными фигурами. Странное искусство страшного режима.