Николай Шпанов - Заговорщики. Преступление

На узкой полосе песка, опоясывавшего море в районе Дюнкерка, беспорядок превратился бы в хаос, если бы солдаты, почувствовавшие, что они брошены командованием и что для них самоорганизация является единственным условием спасения из медленно, но верно сжимающихся клещей нацистского окружения, не проявляли величайшего мужества.

У покидавших Францию дивизий не было больше ни левого, ни правого фланга. Большая часть их стояла уже спиной к противнику, лицом к вожделенным кораблям. Корабли эти держались на взморье. Они не могли приблизиться к берегу настолько, чтобы принять людей без помощи вспомогательных мелкосидящих судов — шлюпок, катеров, яхт.

С запада уходящих англичан прикрывали три обреченные Черчиллем на уничтожение или капитуляцию свои дивизии, с юга и юго–запада — остатки двух французских дивизий, одним из полков которых командовал капитан Гарро.

Французы медленно отходили, отрывая для себя укрытия в податливом прибрежном грунте. Правда, на глубине метра солдаты уже оказывались в воде, но на такие пустяки они давно перестали обращать внимание. Франция — вот единственное, о чем они могли думать. Иссякающие боеприпасы — единственное, вокруг чего вертелись скупые разговоры. Хватит ли этих запасов до того дня и часа, когда дойдет их очередь сесть на суда? Благодаря кое‑как действовавшей еще дивизионной радиостанции солдаты знали, что Франция агонизирует. Но они не верили тому, что это навсегда. Эти простые французы не могли примириться с мыслью, что история лишает их родины. Они были частицей того двадцатичетырехмиллионного народа, который много веков строил свою страну, народа, который из века в век проливал кровь, отстаивая ее национальную независимость и величие. Они знали, что история страны творится не волей нескольких предателей, склонивших голову перед победившим фашизмом. Эту историю творили, творят и будут творить миллионы простых сердец, преданных Франции, миллионы голов, мечтающих об ее красоте и величии, миллионы рук, готовых защищать ее оружием.

Погрузиться на английские корабли, чтобы избежать унижения или плена, уехать в Англию, чтобы прийти в себя, перестроить ряды и вернуться на родину для борьбы. Может быть, тайно, ползком, но вернуться во что бы то ни стало с ножом, зажатым в зубах. И драться, драться за свою прекрасную родину! Драться, не думая о трудностях и невзгодах, о ранах и смерти. Драться во имя великой любви к слову "Франция".

Это были простые французы, верившие, что из крови, пролитой ее сынами, Франция восстанет иною, чем была до сих пор, — свободной и прекрасной матерью своего прекрасного и свободного народа.

Услышав свисток капитана, Даррак сам поднес свисток к губам и подал сигнал к перебежке. Это была последняя попытка обескровленного полка остановить движение полнокровной нацистской дивизии — одной из дивизий Гаусса, что методически сжимала кольцо вокруг погружавшихся на корабли англичан. Исполненные честности, рождаемой верой в честность других, французы дрались за каждую пядь прибрежного песка, за развалины каждого дома, чтобы обеспечить эвакуацию англичан.

Капрал Луи Даррак должен был поднять свою роту, — двадцать человек под его командой уже именовались ротой, — и выбить нацистские пулеметы из груды камней, называвшейся прежде фермой Гро. Это было необходимо, чертовски необходимо!

С такими точными интервалами, что по ним можно было вести отсчет времени, немецкие снаряды падали на полосу песка, которую предстояло пробежать солдатам Даррака. Черные облака тротилового дыма смешивались с желтой завесой поднятого взрывами песка, закрывавшей от солдат окружающий мир. Даррак с трудом отыскивал взглядом своих наскоро зарывшихся в песок солдат. Они больше походили на небольшие кучи беспорядочно набросанного голубовато–серого тряпья, чем на людей, чья воля и мускулы должны были остановить поступь тупого железноголового чудовища, именовавшего себя вермахтом.

Даррак не различал и лиц своих солдат. Это давно уже не были лица людей. Желтые маски с обострившимися чертами, обросшие беспорядочными клочьями бород, издали донельзя походили одна на другую. Даррак мог только время от времени пересчитывать своих людей взглядом. Одни из них поднимались по его свистку и падали, пробежав несколько шагов, чтобы тотчас снова подняться или не подняться уже никогда. Другие просто оставались на месте, как доказательство преданности народа Франции обязательствам, взятым на себя перед союзной Англией.

Даррак и его люди исполнили приказ Гарро. Они до ночи не давали немцам восстановить пулеметную позицию в развалинах. А ночью Даррак привел обратно восемь из двадцати своих солдат. Капитана Гарро с полком он нашел еще на километр ближе к морю.

До воды было уже рукой подать. Прибыли связные от англичан, чтобы договориться об очередности погрузки французского арьергарда на суда. Отделение английских саперов заняло интервалы в окопавшейся роте Даррака, чтобы расставить мины. У французов не было ни саперов, ни мин.

Утром при свете солнца Даррак узнал в саперном унтер–офицере Нокса. Через час они вместе — Нокс, Даррак и Лоран — отползли к берегу, держа направление на большой валун, к которому с моря приближалась весельная шлюпка. Этот валун был назначен капитаном Гарро в качестве ориентира для отхода. Сам Гарро уже не пришел к месту последнего сбора своего полка. Останки капитана солдаты зарыли в прибрежном песке. У них не нашлось камня для надгробной плиты. То, что они хотели сказать командиру, дошедшему с ними до последней пяди французской земли, было нацарапано на обломке винтовочного приклада, воткнутого цевьем в могилу Гарро. Они и не подозревали, что очень скоро эта точка станет местом нередких тайных встреч тех, кто вернется из‑за моря для борьбы против оккупантов вместе с теми, кто остался на родной земле. "У могилы капитана Гарро!" Эти слова нередко произносили потом французские патриоты, назначая явки своим друзьям. Правда, со временем имя Гарро стали опускать, для краткости говоря: "Могила капитана". Море размыло песчаный холмик, где лежал капитан, и вода унесла деревянный приклад винтовки. Но будь то обломок весла, или шест, или просто морской валун, брошенные на этом месте, — они попрежнему назывались "могилой капитана". Попрежнему рыбаки, доставлявшие связных движения сопротивления, держали курс на "могилу капитана".

Приползший вместе с Дарраком к берегу рядовой Лоран не подозревал в тот день, что и ему придется частенько слышать название этой точки и самому произнести его сотни раз. Приближаясь к берегу, он и сам еще не знал, что в последний миг, когда последняя шлюпка, пришедшая за последними французами, ткнется килем в песок и его товарищи зашлепают по воде, чтобы броситься в суденышко, сам он не двинется с места.