Николай Шпанов - Заговорщики. Преступление

— Что вы называете удочкой, старина?

— Ваши предположения, сэр, — не без иронии произнес шеф.

Черчилль недовольно поморщился.

— Будем называть это размышлениями, если вам так удобней, сэр, — согласился шеф.

Черчилль кивнул головой. Складки оплывшего подбородка легли на оттопыренную бабочку галстука. Теперь маленькие глазки премьера были исподлобья устремлены на шефа, застывшего у камина. Тот же продолжал небрежно играть якорем. Даже нельзя было понять, слушает ли он премьера. И, в свою очередь, невозможно было понять, интересуется ли премьер тем, чтобы его слышали. Он рассеянно повторил в пространство:

— Если бы ефрейтор поверил тому, что мальчики Горта вернутся в Англию!..

— Покинув Францию на произвол судьбы? — не оборачиваясь, спросил шеф.

— На протяжении последних четырех столетий французы не слишком заботились о судьбе Англии. Если верить истории, судьба всякого народа — дело его собственных рук.

— И совести, — вставил шеф.

— И совести, — повторил Черчилль и помолчал. — Как это ни противно даже на миг и хотя бы мысленно очутиться на месте такого негодяя, как Гитлер, но я ставлю себя сейчас на его место: что пришло бы мне в голову, если бы я на его месте… да, на его месте, — подчеркнул Черчилль, — сделал допущение насчет Горта и наших ребят, которые топчутся на берегу под Дюнкерком?..

— И которых с каждым днем все крепче поджаривает авиация гуннов.

— Что пришло бы мне в голову?.. Я, вероятно, сказал бы: пусть англичане уберут с материка свои дивизии и не угрожают ими моему правому флангу. Тогда я прикажу танкам остановиться, не итти к берегу и не мешать английским мальчикам сесть на корабли, чтобы уехать домой… А после того как последний томми сел бы на корабль, англичане убрались бы восвояси, я в одну неделю покончил бы с Францией. Подкрепившись этим куском и уверенный теперь в безопасности своего тыла, хорошо защищенного морем, я без дальних размышлений повернул бы на Россию.

— Да. А в это время Черчилль… — проворчал шеф со своего места у камина.

— Черчилль никогда не бросается на тех, кто работает на него. До тех пор, пока они на него работают… счеты с Россией не снимают счетов с Германией, но Россия, Россия — это прежде всего! Гитлер должен это понять.

Некоторое время оба оставались неподвижными. В тишине большой комнаты преувеличенно громко слышались удары тяжелого маятника больших часов.

Шеф оставил якорь и устало подошел к окну. Медленно, словно действуя из последних сил, он потянул за шнурок, поднимая темную штору. Серый свет утра постепенно, как бы нехотя, проползал в комнату и шаг за шагом отвоевывал пространство у электрических ламп.

Шеф посмотрел в окно. Прямо впереди зеленели деревья Сент–Джемсского парка. Справа, у самой стены адмиралтейства, стоял одинокий автомобиль старого, давно вышедшего из моды фасона.

Шеф обернулся и поглядел на Черчилля. Профессионально точный взгляд отметил каждую морщину на измятом, сером лице премьера.

Шеф сказал Черчиллю на прощанье:

— Быть может, время действительно несется быстрее, чем хотелось бы нам обоим, но оно не оказывает губительного действия на ваш мозг, сэр: за всю сегодняшнюю встречу вы ни разу не обмолвились моим именем.

Рыхлое тело Черчилля, как потревоженная медуза, заколыхалось в кресле от сотрясавшего премьера беззвучного смеха.

— Старая привычка, старина! Если бы мы встретились не в этом доме, вы, наверняка, поступили бы так же.

— Совершенно верно, сэр.

— И откуда я могу знать, не спрятан ли у меня под креслом звукозаписывающий аппарат, любезно доставленный сюда вашей же службой.

Геморроидальное лицо шефа покрылось легкой краской.

— У вас в кабинете, сэр? — не очень уверенно запротестовал он.

— Ага! — торжествующе воскликнул премьер. — Вот вы‑то, кажется, стареете!

Старик скрипуче рассмеялся.

Едва ли история второй мировой войны или история дипломатических отношений за этот трагический период отразят на своих страницах то, что произошло в дни, последовавшие за ночной встречей двух старых врагов человеческого покоя и счастья.

На страницах толстых томов, которые уже написаны историками войны в буржуазной Европе и в Америке, ничего не сказано и, вероятно, никогда не будет сказано о том, что шефу потребовалось всего два дня на то, чтобы установить связь с американской секретной агентурой и получить от нее "добротную" берлинскую явку для капитана Роу. Еще через день Роу был на борту испанского парохода. Вместе с бочками оливкового масла он выгрузился в Гамбурге. Американский паспорт открыл ему двери немецкого контрольного пункта, и Роу без приключений прибыл в Берлин. Здесь ему пришлось преодолеть некоторые трудности, прежде чем удалось добраться до человека, через которого предложения Черчилля могли быть переданы Герингу. Человеком этим оказался группенфюрер СС Вильгельм фон Кроне.

Кроне молча, с мертвым лицом выслушал Роу и предложил ждать ответа в гостинице, не показываясь на улице.

— Это арест? — спросил Роу.

— Просто мера предосторожности, — сухо ответил Кроне. — Было бы совершенно лишним, если бы кто‑нибудь увидел вас в Берлине.

— Меня тут никто не знает, — попробовал солгать Роу.

Кроне насмешливо посмотрел на него и демонстративно повертел в руках американский паспорт гостя.

— Мы в этом далеко не так уверены… — и, несколько помедлив, закончил: — мистер… Роу…

Роу отпрянул от стола, развязно облокотясь о который, разговаривал с группенфюрером. После минутной растерянности он овладел собой:

— Ну что ж, открытая игра даже лучше…

— Все же боюсь, что посылка в Берлин именно вас — одна из обычных ошибок британской разведки, — с нескрываемым пренебрежением ответил Кроне.

В гостиницу Роу шел совершенно подавленный. Его бесил нелепый провал. При других обстоятельствах такая ошибка могла привести его в тюрьму. Впрочем, и теперь еще не известно, чем все это кончится. Если немцам не придутся по душе привезенные им предложения, они могут его и не выпустить обратно в Англию. Он в их руках… Да, плохо! Повидимому, немецкая разведка подтянулась. А его собственная служба дряхлеет. В прежние времена такой промах был бы немыслим. Дряхлеют волки, дряхлеет служба…

Роу не могло прийти в голову, что дело тут не только в одряхлении британской разведки и не в совершенстве немецкой разведки, попрежнему громоздившей одну ошибку на другой, и вообще не в сверхъестественной проницательности какой бы то ни было секретной службы. Все сводилось к совершенно естественному и почти неизбежному в создавшихся условиях переплетению интересов буржуазных разведок. Они совершенно закономерно шли тем же руслом, каким текла и вся политика их стран, непрерывно враждовавших между собой и столь же непрерывно стремившихся к одной общей недосягаемой цели — спасению капиталистического мира от предопределенной ему гибели. Подкапываясь одна под другую, враждуя и соперничая там, где дело шло о частностях и дележе награбленного или чаемого, разведки Германии, Англии, Франции, Америки объединялись при всякой возможности совместными усилиями нанести удар по Советскому Союзу.