Н. Шпанов - Заговорщики. Перед расплатой

— Зачем пришла связная?

— К нам на самолете послан уполномоченный штаба, женщина. Сегодня ночью она должна была спуститься на парашюте и вот–вот будет здесь.

— Как мы ее узнаем?

— Ее пароль: "Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда ли?"

— Какой странный пароль!

— Мы должны ей подчиняться беспрекословно, исполнять все ее приказания.

— Мне это не нравится.

— А тебе хочется, чтобы партизанам было предоставлено право обсуждать приказы?

— Ты опять скажешь, что я трусиха, ну что ж, я и не скрываю: да, я трусиха. Я боюсь всех, кого не знаю; боюсь всех тайн и вот таких приказов. Придется быть настороже. Посмотрим, что собою представляет эта женщина…

— О, как ты рассуждаешь! — воскликнула Тан Кэ. — Центр требует подчинения, а мы будем "смотреть", понравится ли нам начальник… Можно подумать, что ты забыла: мы не просто партизаны…

— Ах, ты же знаешь, при дружбе Марии с полицией ей немного нужно, чтобы посадить даже святого… — в смущении проговорила Го Лин.

— Ты ее чересчур боишься.

— Она на нас так смотрит в последнее время.

— Мало ли кто и на кого смотрит. Главное — Мария не подозревает, кто мы с тобой…

Заслышав шум приближающегося по аллее автомобиля, Тан Кэ торопливо оправила фартук:

— Мария вернулась.

Го Лин взялась за щетку.

Через несколько минут в комнату вошла Ма. У нее был усталый вид. Она недовольно оглядела девушек и отослала их прочь.

Тан Кэ подошла к гаражу и остановилась, наблюдая, как У Вэй моет запыленный автомобиль. За шумом воды У Вэй не слышал шагов Тан Кэ и продолжал напевать что–то себе под нос. Только повернувшись к ней и едва не обдав ее водой, увидел и улыбнулся.

— Иди ко мне в помощницы! — весело крикнул он.

— В помощницы? — Тан Кэ смотрела на него без улыбки.

У Вэй опустил ведро и удивленно уставился на сердитое лицо девушки.

— Что случилось?

— Я хочу с тобою серьезно поговорить.

У Вэй вытер руки и жестом пригласил Тан Кэ к скамеечке.

— Ничего, я постою, — неприветливо сказала она.

— Я вижу: у тебя длинный разговор, — продолжая улыбаться, сказал У Вэй.

— То, что я хочу сказать, очень важно. Мы хотим предупредить тебя: ты должен бросить это… с Марией. Она нехорошая. Она может дорого обойтись и тебе и всем нам, эта полицейская дрянь… Мы же видим, что ты… — Тан Кэ не договорила, глядя в глаза У Вэю.

— Вы ничего видеть не можете, — ответил он недовольно. — Не можете и не должны, — настойчиво повторил он. — Начальник здесь я, и я знаю, что делаю.

— Я обязана была предупредить.

— Хорошо, хорошо… — сказал он, не скрывая желания окончить неприятный разговор.

Помолчав, Тан Кэ сказала:

— Была связная.

Он сразу насторожился:

— Ну?

— Принесла серьезное задание: взять живым Янь Ши–фана… Только я не понимаю, как это выполнить.

— Разве ты не знаешь, что Янь Ши–фан сегодня будет тут?

— А ты откуда знаешь? — с беспокойством спросила Тан Кэ, полагавшая, что только она знала это от связной Цзинь Фын.

— От… Ма, — ответил У Вэй.

— Ага!.. — Она хотела еще что–то сказать, но осеклась и, подумав, сказала: — Тогда это действительно подозрительно.

— Что?

— Это задание. Может быть, Го Лин права. Как–то уж очень кстати вдруг все сходится. Только получили задание, и Янь Ши–фан уже тут.

— Ты думаешь, возможна… — Он не договорил, но она поняла недосказанное слово "провокация" и нерешительно кивнула головой.

Вернувшись в комнаты, Тан Кэ тихонько сказала Го Лин:

— Может быть, ты и права. Все как–то уж очень подозрительно совпало: появление новой связной, прибытие нового человека из штаба, приезд такого лица, как Янь Ши–фан.

— Янь Ши–фан?

— Да, он должен вечером быть тут вместе с этим янки Баркли. Теперь нужно уберечься от Марии, чтобы она ничего не заподозрила…

— Значит, мы должны?..

— Задание остается заданием.

— Даже когда оно так подозрительно?

— Откладывать мы не имеем права.

— Ты права.

— Нужно действовать.

Цзинь Фын отодвинула камень и осторожно выглянула из впадины, служившей выходом на поверхность. Двор был пуст. Девочка вышла на двор и присела в тени, отбрасываемой разрушенным домом. Цзинь Фын устала, ужасно устала. Она закрыла глаза, и ей почудилось, что она гуляет в тенистом парке у дома губернатора. Она испуганно подняла веки, но видение сада секунду назад было так ярко, что она не сразу его отогнала.

Иногда, проходя мимо этого парка, она сквозь узоры его каменной ограды заглядывалась на гуляющих там детей. Особенно хотелось ей прокатиться в коляске, запряженной осликом. Но девочка знала, что эти катающиеся и играющие ребята — дети важных чиновников, или купцов, или генералов из армии Янь Ши–фана. А таким, как она, нельзя кататься, можно только иногда издали посмотреть на катание других. И то лишь до тех пор, пока на ней не останавливался взгляд полицейского или садовника. Тогда нужно было уйти из тени ограды. А еще около этого сада всегда толпились продавцы сластей. Один раз в жизни, на Новый год, Цзинь Фын довелось попробовать белой липучки, и с тех пор при взгляде на это лакомство легкая судорога всегда сводила ей челюсти. А тут в корзине каждого торговца лежали целые кучи липучек. Это было почти невыносимо. Может быть, красные и зеленые человечки, такие прозрачные, словно они были сделаны из стекла, были еще вкуснее, но девочка равнодушно смотрела, как торговец снимал прозрачного человечка с высокой палки, где они были натыканы в соломенную подушку, как булавки в праздничную прическу щеголихи. И даже когда покупательница, отправив стеклянного человечка в рот и пососав, вытаскивала его, чтобы полюбоваться его блеском, Цзинь Фын не очень завидовала, потому что она, несмотря на свои двенадцать лет, еще не знала, что такое сахар.

Она вздохнула и встала. Словно и сейчас она почувствовала на себе взгляд полицейского или садовника, даже оглянулась. Но никого поблизости не было. Она вышла на улицу, так как ей нужно было попасть в музей — там был пост партизан. Он помещался в подвале калорифера, оборудованного в здании музея в конце девятнадцатого века каким–то европейским инженером. Если проникнуть в огород за музеем, то можно войти в ямку, встать на корточки и, проползши шагов двадцать под землей, вылезти из калориферного отверстия прямо в подвале. Там горит тусклая лампочка и в углу под музейным панцырем спрятан радиоприемник. А на калорифере постелен ковер.

В подвале живет бывший сторож музея товарищ Хо. Полиция считает его бежавшим к "красным", но на самом деле он остался в городе.

Из калориферного подвала есть второй выход — прямо в музей. Он загорожен шкафом, у которого отодвигается задняя стенка. В шкафу лежит всякий мусор, а снаружи к нему прислонены потемневшие полотна старинных картин. А чтобы картины кто–нибудь случайно не отодвинул, они прижаты тремя тяжелыми изваяниями из мрамора.