Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

«Моих людей», отметил про себя капитан последнюю реплику Миколы. Говорит как главарь. Сколько у него в подчинении, тройка, пятерка, больше?

— Нам пора ноги делать, Микола.

— Уже, может, поздно.

— А ты не думай, делаем и все. Ты машину водить умеешь?

Микола отрицательно покачал головой.

— Ну, вот! Опять я на вас работай! — усмехнулся «Жох». — Пошли. Ты вперед…

— Ты руку подальше держи от того кармана. Я все равно выхвачу быстрее, — сказал «Жох», чьи руки были заняты сейчас рулем, сидящему справа Миколе.

— Тебе советую то же, — мрачно отозвался Микола. — Направо сворачивай.

— Ты бы пораньше говорил, — «Жох» притормозил, пропуская вперед двигавшийся параллельно с ними автомобиль. — В аварию влетим, во концовочка получится.

Микола направлял их мебельный грузовик по городу короткими командами, исполняемыми капитаном-водителем. Тряслась в кузове рухлядь, уставшая за сегодняшний день от езды, ей, конечно, непривычно — столько лет стоять на одном месте и вдруг такое путешествие. Откуда ж они ее взяли? Не иначе, из подобной же квартирки, одной из тех, которую они сегодня оставляют. Да, рухлядь — это не капитан госбезопасности, которому семь верст не крюк, которого приказы швыряют из конца в конец страны.

А ведь как я угадал, порадовался себе товарищ Шепелев, что они замыслили нечто из ряда вон выходящее, в противном случае, зачем им спешно покидать насиженные места? И форма, похищенная с помощью работника органов госбезопасности, тоже, думается, имеет ко всему этому отношение.

Сейчас они ехали по центру города, капитан иногда бросал взгляды по сторонам, отмечая, что Львов — город красивый и можно будет сюда когда-нибудь вернуться в качестве простого советского туриста.

Они обогнули площадь, посреди которой бил фонтан и как тут не вспомнить было о Петергофе, где до открытия фонтанов ой как долго еще. Может быть, и он еще поспеет. Если, для начала, переживет этот день.

Кстати, о «переживет». Адресок, по которому мы направляемся, Микола не выдаст, пока не прибудем. Даже на вопрос «Далеко ли едем?», ответил хитро: «Не очень». И вот крайне бы желательно было, когда определится место, а это должно быть то самое место, где они все собираются, нейтрализовать Миколу и при этом остаться незамеченными его дружками. Тогда один телефонный звонок — и по адресу прилетает рота.

Ведь там, где скопились Миколины дружки, попади он в их окружение, очень возможно, его будут убивать. И наган с вальтером вряд ли смогут спасти. Ну, разве если по нему будут мазать, а он каждый выстрел класть в цель. И при этом нападающих наберется не больше, чем патронов в барабане и магазине. Так что очень не хотелось бы доводить дело до патронов в барабане.

Еще одним воспоминанием о Ленинграде стало величественное здание, напоминающее театр имени Пушкина, он же, ежели на старорежимный манер, Александрийский. И скверик перед ним тоже имеется, правда, без памятника Екатерине.

— Прямо, потом в первую улицу направо, — напомнил о себе Микола.

Этого Миколу капитану страсть как хотелось нейтрализовать прямо сейчас, но нельзя, нельзя, операцию надо довести до конца. Ведь вряд ли дело, на которое собираются оуновцы — доброе и хорошее.

— А теперь сворачивай к воротам и останавливайся!

Решение надо принимать мгновенно. Ворота, к которым следовало сворачивать, вели в церковный двор перед небольшой церковью с витражными окнами. Завидев машину, со скамеечки перед воротами поднялись двое хлопчиков и направились отодвигать створки.

Да, вот эта улица, вот этот дом, а вот Миколины дружки, которые пронаблюдали приезд их подпольного товарища с незнакомым шофером. Теперь нейтрализация Миколы вспугнет этих пташек с их насеста и не факт, что при этом сорвет оуновскую операцию. Не получилась у тебя, капитан, задумка с безболезненным определением места.

— Молиться будем? — пошутил «Жох», притормаживая перед воротами.

— Будем, — ответил заметно повеселевший при виде своих Микола. — А ты униат?

— Кто? — разыграл непонимание «вор».

— Да ладно. [36] Униатская (или греко-католическая) церковь — подчинялась папе римскому, поддерживала основные догматы католической церкви при сохранении православных обрядов. В описываемое время поддерживала ОУН тайно, во время фашистской оккупации — открыто.

Ворота приглашающе распахнулись. Ну, что, капитан, спросил себя Шепелев, еще секунда в запасе имеется. Делать ноги или в пекло?

— Слушай меня, Микола, внимательно, — сказал «Жох», заглушив мотор грузовика в церковном дворе. — Я от тебя не отойду ни на шаг, моя рука всегда будет в правом кармане. Я и стрелять буду через карман. Если чего мне не понравится, ты умрешь. Запомни — ты в любом случае помрешь на один вздох раньше меня.

— Нравятся же тебе эти бесовские игры со смертью, — усмехнулся Микола.

— Я уже говорил, что нравятся, — серьезно согласился «Жох». И про себя добавил: «Очень надеюсь, что после всех происшествий ты, Микола, хотя бы не держишь меня за агента контрразведки москалей, это мне совсем ни к чему. Считай меня отчаянным, малость сумасшедшим уголовником».

Они вышли, каждый со своей стороны кабины, впрочем, капитан сразу прошел к Миколе. Отпускать его от себя он и в самом деле был не намерен. Пожалуй, в этом его единственная надежда на выживание и на срыв оуновской операции. И правую руку он не вытащит из кармана и не уберет палец со спускового крючка револьвера. Если придется погибать, то капитан госбезопасности Шепелев, а не уголовник Жох, лишит жизни этого отнюдь не рядового противника. Что не рядового — это подтверждало и то почтение, с которым обращались к Миколе подошедшие к нему хлопчики, недавно еще протиравшие штаны на лавке у ворот.

Говорили они между собой по-украински и бегло. Так что ничего не стоит Миколе передать своим, чтобы подошли незаметно со спины к этому москалю, приставили к виску пистолет и разнесли ему голову…

Однако, как понял Шепелев, Микола отрекомендовал его своим дружкам как «нашего союзника». Это годится.

Хлопчики осталась на дворе, а они с Миколой прошли к церкви. Зашли в нее не с главного, сейчас запертого входа, а с бокового, так сказать, служебного. То, что попадалось им по пути, мало напоминало храм. Не знай капитан, где оказался, мог бы принять этот коридор и помещения, мимо которых проходили, за изнанку советского учреждения, ну разве разместившегося в здании старой постройки. Веники и швабры под лестницей, бело-коричневая раскраска стен, мебель казенного образца. И вдобавок люди, приветствовавшие Миколу в комнате, куда они вошли, были одеты не в рясы и сутаны, а в красноармейское обмундирование.