Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

— Да интересно, — пожал плечами Шепелев.

— Я ж не спрашиваю, кто ты, что делаешь, что в кутулях вот. Даже имя твое не вызнаю.

— А я и не скажу.

— Зачем я должон?

— Так и не говори. Сам скажу. Уж не в русском ли плену ты сидел во время или после империалистической? Ты ж за австрияков должен был воевать против нас. По возрасту твоему как раз так выходит. По-русски шпаришь нормально, откуда ты здесь мог так его освоить. Не во Львове же живешь. Ну, правильно?

— Может и так, — пчеловод насупился за клубами дыма. — Давай о деле.

— Так давай, — охотно согласился Шепелев. — Тебя ждем.

— Вот и слухайте сюда. Через три часа ваш поезд.

— И куда?

Пчеловод объяснил и куда, и к кому. В село Иза, что расположено у самой пограничной зоны. Туда им предстоит добраться на поезде-«подкидыше». Добравшись, они должны найти дом Яноша Довганича. Найдя, обменяться паролями. А дальше Янош знает, что делать.

«Перестраховались переправщики, цепочку выстроили, — слушая, думал капитан. — Паромщики».

Еще пчеловод Имре дал совет — зайти на базар, купить кожу для сапог. Янош — сапожник, известный на всю округу. К нему издалека приезжают сапоги заказывать. Если что — вы тоже заказчики. И, между прочим, знатные сапоги Янош шьет, мягкие, мозолей не натирают, голень облегают, словно родная кожа. Некоторые клиенты заказы не забирают, кто их знает, куда деваются, после того, как приедут и оставят кожу. Если денег не жалко, можете подобрать для себя обувку. Жалеть не придется.

«Да у вас, по-моему, еще и сапожная торговля налажена, — отметил капитан, подливая себе медовухи. — Имре, что твой приказчик, расхваливает товар. Наверное, и процент свой имеет с каждого гешефта».

— С документами как, порядок? — спросил пчеловод.

— Порядок, — заверил капитан. — Все в ажуре. А если бы не порядок то чего, пешедралом бы добираться?

— Зря шутишь. Поезда проверяют. Обязательно проверят. Граница близко. Если что в кутулях везете или на себе, то думайте. Могут обыскать. Лучше на коленях не держите. Кожу сапожную держите. Кутули киньте подальше. В случае чего, говорить «не мое, мы налегке».

— Медовухи на дорогу дашь, отец? — Василий ссыпал из плошки на ломоть хлеба остатки брынзы.

— Человек я небогатый, лишнего нет. Рад бы. Разве продать могу…

Проверились, нет ли слежки. Мало ли. Но никто за ними не пошел, хвост за собой к вокзалу они не притащили. Беспокоиться о слежке заставляла встреча на лавочке у привокзального скверика с сотрудником львовского НКВД, который приехал сюда тем же поездом, что и капитан с Василием. И теперь отправится обратно во Львов, чтобы рассказать о выявленной цепочке переправщиков за границу. Мало ли как сложится у капитана и Василия, смогут ли они лично доложить о том, что узнали, по завершении операции? А канал должен быть выявлен и ликвидирован. Ну и, разумеется, доложит этот сотрудник кому следует, что операция «Тарас» пока развивается по плану…

…Спал бы капитан и в этом поезде. Правильный солдат, к которому он сейчас может себя приравнять, так и должен поступать — пользоваться любой возможностью запастись сном. Кто знает, сколько продлится бой, когда и где в следующий раз, как выражались в дореволюционное времечко, удастся заехать к Сонникову и Храповицкому. Спал бы, да не тот это был поезд. «Подкидыш» был предназначен для развоза по деревням тех, кто работает в городе и вечером желал бы вернуться домой, а также тех, кто закупал в городе товары в магазинах и на базаре, и тех, кто продавал на базаре излишки деревенской огородно-полевой продукции. И этих людей в четырех вагончиках состава набралось немало, многим пришлось сидеть в проходах на мешках или вовсе стоять. Лежали лишь счастливчики, что заняли верхние полки, в число которых не попали капитан и сержант Василий. Чтобы завладеть этими, лучшими, местами, как стало понятно, надо было забираться в поезд через окна еще тогда, когда тот стоял на запасных путях, не поданный к вокзальному перрону. Но все же и не самыми разнесчастными в их вагоне могли считать себя сотрудники НКВД — они сидели на лавках, в тесноте да не в обиде. Спасибо Василию, ледоколом прорубившему путь в крикливой посадочной толчее.

Капитан и сержант госбезопасности не воспользовались советом пчеловода Имре держать свои мешки подальше от себя, чтобы, случись поверка их содержимого, можно было бы не признаваться. Признаваться все равно пришлось бы. Содержимое (разве не считая купленной на местном базарчике по пути на вокзал сапожной кожи) заставило бы проверяющих взять под арест «до выяснения» всех пассажиров не только вагона, но и поезда. Желательно было бы обойтись без необходимости следовать в дежурную часть, там называть себя, ждать, пока свяжутся со Львовым, и посвящать в планы еще и местных сотрудников. Правда, свои вещмешки они не держали на коленях, а забросили в общую кучу на третью, багажную, полку.

Это был веселый поезд. Еще и поэтому уснуть в нем было не суждено. Гомон стоял как на ярмарке. Родня еще больше вагон с ярмаркой, из корзин высовывали шеи гуси, у кого-то хрюкали поросята, пол быстро покрывала сплевываемая шелуха от семечек. С первых колесных тактов появилась бутыль с мутноватым содержимым и стаканы. Угощали всех. От стакана «богатирьской горилки» не отказался и капитан, а с его молчаливого согласия причастился и Василий. От сдобренного перцем самогона сразу прошиб пот. «Вот чем хорошо было бы согреваться в финских лесах», — вспомнил капитан свое пребывание в снегах и сорокаградусных морозах недавно закончившейся войны.

В вагоне звучала какая-то дикая языковая смесь из польского, украинского, русского и венгерского. Выходя в тамбур курить, Шепелев слышал разговоры и на еще каком-то славянском языке. Возможно, на чешском, возможно, на словацком. Здесь, где начинались Восточные Карпаты, народы перемешались, как пуговицы в коробке. Ничего странного. До Венгрии рукой подать, рядом Чехословакия, Румыния, Польша. А если вспомнить, какие события потрясали в недалеком прошлом этот край (а досталось ему поболее многих других европейских районов), если учесть, что потрясения все продолжаются, то нет ничего удивительного в том, что люди снимались с насиженных мест и кочевали из страны в страну.

Украинская же речь, которую слышал в поезде капитан, отличалась от львовской, размеренной и правильной. Здесь же все тарахтели, как из пулемета, и говорили, похоже, на местном говоре, используя множество областных словечек. Шепелев, чей слух освоился с «мовой» за последние дни и общий смысл услышанного доходил без труда, сейчас мало что понимал. Что было тем более обидно, так как вокруг хохотали без умолку. В том числе и Василий, который тоже втянулся в дорожный разговор. И даже те подлецы, что оккупировали вторые полки, не спали, а, свесив головы, вслушивались в вагонные растабары и лезли со своими репликами.