Росс Томас - Подставные люди

Кроме нас, в баре я насчитал шестерых. Четверо черных, двое белых. Все мужчины. Один негр и двое белых уже набрались и сидели, уставившись в полупустые стаканы, сбросив с себя груз повседневных забот, остальные еще не достигли нирваны. Если их умыть, подумалось мне, да приодеть, то они ничем не будут отличаться от тех, кто заходит по утрам в наш салун за бокалом «Кровавой Мэри».

Бармен, похоже, был и хозяином. Наемная сила ему особо не требовалась. Еще один бармен, на подмену, повар, пара посудомоек, которые заодно выгребали грязь по вечерам, да еще одна-две официантки для работы в вечернюю смену. Бар этот предназначался для забулдыг, которых заботил не букет поглощаемого ими напитка, но его крепость.

— Восхитительно, — Крагштейн огляделся. — Как раз то, что надо. Я не подозревал, что вы знаете такие места, мистер Маккоркл.

— В них хорошо думается, — ответил я.

Крагштейн одобрительно кивнул.

— Они незаменимы и для деловых встреч.

Но, прежде чем мы заговорили о делах, подошел бармен, протер клеенку не слишком уж грязной тряпкой и поинтересовался, что мы будем пить. Крагштейн заказал джин, мы с Падильо — по бутылке пива, Гитнер остановился на кока-коле, наверное, потому, что был за рулем. Пока бармен, коренастый, смуглолицый мужчина, вероятно, грек, нас обслуживал, мы молчали. Поставив перед нами напитки, он замер у стола, ожидая, пока с ним расплатятся. В отличие от салуна «У Мака» здесь не заводили текущие счета, но предпочитали получить все и сразу. Мы с Падильо не пошевельнулись, и лишь когда бармен начал насвистывать мелодию модного шлягера, Крагштейн понял, в чем дело, и протянул ему пять долларов. Бармен отсчитал сдачу, два доллара и восемьдесят центов, и вернулся за стойку. В нашем салуне такой же заказ обошелся бы на доллар и тридцать пять центов дороже: клиент платил не только за выпивку, но и за престиж.

— Похоже, можно начинать, — Крагштейн пригубил джин. — Можем ли мы говорить по-немецки или по-французски?

— Можем и так, и эдак. Но немецкий Маккоркл знает лучше французского, — ответил Падильо.

— Тогда будем говорить по-немецки. — Крагштейн меня удивил американским акцентом. — Не повезло Уолтеру, правда?

— Ужасная смерть, — согласился Падильо.

— Насколько мне известно, произошло это в вашей квартире, мистер Маккоркл?

— В гостиной.

— Гаррота?

— Металлическая струна, закрепленная в пластмассовых рукоятках, что надевают на велосипедный руль. — Падильо искоса глянул на Гитнера. — Это орудие популярно в Юго-Восточной Азии. Ты побывал там в недавнем прошлом, не так ли, Амос?

— Провел в тех краях несколько месяцев.

— В Камбодже, если не ошибаюсь?

— Там и кое-где еще.

— Ездил сам или по контракту?

— Какая, собственно, разница?

— Я слышал, по контракту.

— Будем считать, что так оно и было.

Гитнер тоже не выделялся ростом. Я не видел, чтобы он курил, не знал, пьет ли он что-либо помимо кока-колы, в зубах, возможно, и стояло несколько пломб, но на печень он наверняка не жаловался. Выглядел он, как американец, не нынешний, но десятилетней давности, до того, как юное поколение пришло к выводу, что чистые ногти, аккуратная стрижка, тщательно выбритые щеки и выглаженный костюм далеко не самое главное в жизни. На фоне нынешней молодежи Гитнер, с его коротко стриженными светлыми волосами, твидовым пиджаком спокойных тонов, серыми брюками из дорогой ткани, белой сорочкой, красным шелковым галстуком и замшевыми туфлями, выглядел инородным телом. Я старался вспомнить, кого же он мне напоминает, и, к своему немалому удивлению, понял, что Гитнер очень похож на Падильо, каким тот был при нашей первой встрече, чуть ли не пятнадцать лет тому назад, когда он еще обходился без бакенбард и полоски усов.

— Я подумал, что нам надо кое-что прояснить, Майкл, — Крагштейн вернул разговор к текущим событиям.

— Слушаю тебя.

— Насколько я понимаю, ты намерен предложить свои услуги мисс Готар, раз уж ее брат ничем не может ей помочь.

— Есть у меня такая мысль.

— Надеюсь, движет тобой не сентиментальность?

— Нет.

Крагштейн кивнул, показывая, что другого он не ожидал.

— Хорошо, — он вновь отпил джина. — Нас, как тебе скорее всего известно, интересует некий Питер Пол Кассим.

— Я слышал об этом.

— Небезынтересен он и тебе.

— Меня заботит только его здоровье.

— Как и нас.

Падильо попросил у меня сигарету, закурил, выпустил струю дыма и оценивающе оглядел бар, словно прикидывал, а какую за него запросят цену. Крагштейн продолжил:

— Наверное, прежде всего мы должны заверить тебя, что не имеем ни малейшего отношения к смерти Уолтера Готара. Надеюсь, ты нам поверишь.

— Разумеется. А если и не поверю, что это меняет?

— Ничего, — согласился Гитнер. — Абсолютно ничего.

— Уолтер тревожился из-за тебя, Амос. Полагал, что он в твоем черном списке.

— Он так сказал?

— Может, другими словами.

— Он ошибался.

— Теперь ему уже все равно.

Гитнер пригубил кока-колу, скорчил гримасу, видать, напиток ему не понравился, и повернулся к Крагштейну.

— Готар был о себе слишком высокого мнения. Потому-то и отправился на тот свет.

— Он был мастер, — возразил Падильо. — Лично я удивлен, что он позволил кому-то подойти со спины, да еще с гарротой.

— Может, это проделки его сестры? — предположил Гитнер. — На нее такое похоже.

— Вполне возможно.

— Я думал, у вас роман.

— Был несколько лет тому назад.

— И чем все закончилось?

— Так ли тебе это интересно?

Рот Гитнера изогнулся в улыбке. Весьма неприятной.

— Ты полагаешь, что меня не должны интересовать подробности твоей личной жизни, так, Падильо?

— В общих чертах.

— Хорошо. Я просто хотел убедиться, что Ванда не дорога твоему сердцу и, случись с ней чего, ты не будешь это воспринимать как личное оскорбление.

— Не буду, — кивнул Падильо. — Но тому, кто попытается добраться до нее, сначала придется иметь дело со мной.

Гитнер медленно кивнул, скорее себе, чем кому-либо еще.

— Однако забавно.

— Еще как забавно, — не стал спорить Падильо.

— Ванда, конечно, рассказала тебе о Кассиме, — ненавязчиво вмешался Крагштейн.

— Она лишь сказала, что у нее есть клиент, которого вы подрядились убрать.

— Я думал, ты говорил...

— Я сказал, — перебил его Падильо, — что слышал о вашей заинтересованности в Кассиме и что меня заботит его здоровье. И все. Остальное ты домыслил сам.

— Но твоя договоренность с Готарами. Ты...

— Нет никакой договоренности.

— Ты хочешь войти в дело? — спросил Гитнер.

— Я уже в деле. Вопрос лишь в том, какова моя доля и кто мне заплатит.

Гитнер и Крагштейн многозначительно переглянулись. И решили, что их общее мнение должен выразить Крагштейн.