Дэниел Сильва - Под конвоем лжи

Джордан не сказал ничего.

— Со времени допроса меня постоянно тревожит одна вещь: почему вы не смогли вспомнить имена тех людей, которые первыми обратились к вам по поводу операции «Шелковица»?

— На той неделе я встречался с множеством людей. Вряд ли я запомнил хотя бы половину из них.

— Вы сказали, что один из них был англичанином.

— Да.

— Его имя, случайно, было не Брум?

— Нет, его звали как-то по-другому, — без колебания сказал Джордан. — Думаю, что такое имя я запомнил бы. А теперь мне, наверно, нужно идти.

Джордан шагнул к двери.

— У меня есть еще один вопрос.

— Ну, что еще? — резко повернувшись, отозвался Джордан.

— Вы действительно Питер Джордан, не так ли?

— Проклятье, что вы хотите этим сказать?

— Всего-навсего задаю довольно простой вопрос. Вы действительно Питер Джордан?

— Конечно, я — Питер Джордан. Знаете, профессор, вам и впрямь следует выспаться.

Лондон

Клайв Роач сидел за столиком у окна в кафе на противоположной стороне улицы от квартиры Кэтрин Блэйк. Официантка принесла ему чай и булочку. Он сразу же положил несколько монет на стол. Это была привычка, приобретенная за время работы. Ему часто приходилось очень поспешно покидать такие вот забегаловки. Меньше всего на свете ему нужно было привлекать к себе внимание. Он потягивал чай и равнодушно просматривал утреннюю газету. В действительности газетные новости его совершенно не интересовали. Гораздо больше его интересовало парадное на той стороне улицы. Дождь усилился. Ему ужасно не хотелось снова выходить на улицу. Это была, пожалуй, самая неприятная сторона его работы — необходимость постоянно терпеть любые капризы погоды. Ему казалось, что он гораздо чаще бывал простуженным, нежели здоровым.

До войны он был учителем школы для мальчиков из бедных семей. В 1939 году он решил поступить на военную службу. Он мало походил на идеального солдата — тощий, бледный, заметно облысевший, со слабым голосом. Не самая лучшая кандидатура в офицеры. В сборном пункте он заметил, что к нему из угла присматривались двое элегантно одетых мужчин. От его внимания не укрылось и то, что они потребовали себе его документы и с большим вниманием изучили их. Еще через несколько минут они вызвали его из очереди, сказали, что представляют Военную разведку, и предложили ему работать на них.

Роач любил наблюдать. Он был прирожденным мастером слежки за людьми и обладал талантом к запоминанию имен и лиц. Он знал, что не получит никаких медалей за героизм на поле боя, не сможет, когда война закончится, похвастаться в пабе эффектной историей. Но он выполнял важную работу и делал ее хорошо. Он ел булочку, размышляя о Кэтрин Блэйк. Начиная с 1939 года ему приходилось следить за многими немецкими шпионами, но она была лучшей из всех. Настоящим профессионалом. Однажды она обвела его вокруг пальца, и он поклялся себе, что никогда не допустит повторения этого.

Покончив с булочкой и допив последний глоток чая, он в очередной раз вскинул голову и увидел, как открылась дверь и появилась она. Роач в который раз поразился ее навыкам. Она всегда останавливалась на мгновение, совершая при этом какие-то самые обыденные действия, а сама в это время осматривала улицу на предмет признаков слежки. Сегодня она возилась с зонтиком, как будто он был неисправен и плохо раскрывался. «Вы очень хороши, мисс Блэйк, — подумал Роач. — Но я лучше».

Он незаметно смотрел, как в конце концов она заставила зонтик раскрыться и направилась по улице. Роач встал, надел пальто, вышел из кафе и пошел вслед за нею.

Хорст Нойманн проснулся, когда поезд углубился в северо-восточные предместья Лондона. Он поглядел на часы: 10:30. По расписанию они должны были прибыть на Ливерпуль-стрит в 10:23. Просто чудесно — всего несколько минут опоздания. Он зевнул, потянулся, выпрямился и посмотрел в окно на протянувшиеся вдоль дороги унылые ряды доходных домов, выстроенных в благословенную викторианскую эпоху. Грязные дети махали руками, приветствуя проходящий поезд. Нойманн, ощутив себя, до смешного, настоящим англичанином, помахал им в ответ. В купе, кроме него, ехало еще трое пассажиров: двое солдат и молодая женщина, одетая в комбинезон фабричной работницы. Увидев залепленное пластырями лицо Нойманна, она надолго задержала на нем взгляд, исполненный величайшего неодобрения и одновременно глубокого сочувствия. Теперь Нойманн обвел своих попутчиков ничего не выражавшим взглядом. Он всегда очень боялся, что может заговорить во сне по-немецки, хотя в последние несколько ночей видел сны, в которых все действие сопровождалось разговорами исключительно на английском языке. Убедившись, что все в порядке, он откинул голову на спинку сиденья и снова закрыл глаза. Боже, как же он устал. Проснулся в пять часов, вышел из дома в шесть, чтобы Шон мог подвезти его в Ханстантон к поезду до лондонского вокзала Ливерпуль-стрит, отходящему в 7:12.

Минувшей ночью он спал очень плохо. Ему мешала боль от ушибов и, конечно, присутствие Дженни Колвилл, забравшейся к нему в кровать. Она поднялась вместе с ним до рассвета, беззвучно выскользнула из дома Догерти и отправилась на велосипеде домой под дождем по темной дороге. Нойманн надеялся, что у нее все обошлось благополучно. Он надеялся, что Мартин не стал дожидаться дочери. Было ясно, что он свалял огромного дурака, позволив ей остаться на ночь. Он думал о том, как будет себя чувствовать Дженни, когда он уйдет. Когда он исчезнет и не станет писать ей писем, и она никогда в жизни ничего не услышит о нем. Его тревожило и то, что она будет чувствовать, если вдруг узнает правду о нем — что он вовсе не Джеймс Портер, списанный по ранению британский солдат, искавший мира и покоя в норфолкской деревушке, а Хорст Нойманн, боевой немецкий парашютист, который прибыл в Англию, чтобы шпионить. Который гнусно обманул ее. Но в одном он был с нею совершенно честен. Он тревожился о ней. Пусть не так, как ей самой этого хотелось бы, но он действительно беспокоился о том, что будет с нею.

Поезд замедлил ход, подъезжая к вокзалу. Нойманн поднялся, надел свое полупальто и вышел из купе. В коридоре уже было полно народу. Он протиснулся среди других пассажиров поближе к двери.

Кто-то из стоявших впереди распахнул ее, и Нойманн вышел из не успевшего остановиться поезда. Отдав билет контролеру, он прошел по сырому туннелю к станции метро. Там он купил билет до Тампля и уехал на первом же подошедшем поезде. Уже через несколько минут он поднялся по лестнице и зашагал на север в сторону Стрэнда.

Кэтрин Блэйк доехала на такси до Черинг-Кросс. Место встречи располагалось поблизости, перед магазином на Стрэнде. Она расплатилась с водителем, раскрыла зонтик и пошла по улице. Зайдя в телефонную будку, она сняла трубку и, сделав вид, будто набирает номер, посмотрела в том направлении, откуда пришла. Сильный дождь затруднял видимость, но она решила, что не видит никаких признаков слежки. Опустив трубку на рычаг, она вышла из будки и зашагала по Стрэнду на восток.