Фредерик Браун - Крутой детектив США. Выпуск 15

В Небесном парке — какое удачное название! — я сел в тени на маленькую скамейку, откуда мог наблюдать за молодыми людьми, играющими в теннис на бетонных кортах. Я смотрел на них, прислушиваясь к радостным крикам детей на качелях. Потом достал из кармана Евангелие. Я открыл его на Откровении Иоанна Богослова. Если одна часть Библии может быть прекрасней другой, то, на мой взгляд, именно эта глава наиболее глубоко проникает в душу. Мои глаза остановились на следующих строчках: «И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

Вы размышляли когда-нибудь о символике зверя из Апокалипсиса? Всевышний через посредство Иоанна Богослова дарует нам символ, но не имя. И сделано это безусловно сознательно. Он дает нам возможность самостоятельно истолковывать его смысл, который никогда не будет одинаковым для разных людей. Для меня зверь Апокалипсиса — это милосердие. Милосердие прекращения страданий, милосердие смерти — величайшего из даров Господа.

И я, его покорный раб, шесть раз удостаивался неслыханной чести быть орудием в его руках.

Однако я отвлекся. Едва я прочел слова «убиваем был», как услышал громко, очень громко произнесенное имя Курт Стиффлер. Это не был голос моего воображения прозвучавший у меня в мозгу, нет, он раздался совсем рядом со мной. Я не был уверен, было ли это поданным мне знаком, но я его услышал.

Я повернул голову. На траве, за спинкой скамьи, на которой я сидел, расположились юноша и девушка. Рядом с ними лежали теннисные ракетки. Девушка, очень миловидная, была в шортах и бюстгальтере, её кожу покрывал золотистый загар. На юноше были шорты и футболка. Он был блондин и тоже хорош собой. Именно он произнес имя Курта Стиффлера. Я начал прислушиваться к их разговору. Они были так увлечены друг другом, что не обращали на меня внимания. Иногда из-за пронзительных криков игравших поблизости детей до меня не долетало какое-нибудь слово, но смысл разговора был вполне ясен.

Блондин работал вместе с Куртом на строительстве новой школы, где подрядчиком был Зиг Хоффман. Девушка, видимо, знала из газет о постигшей семью Стиффлеров трагедии, но до сих пор ей не было известно, что её спутник не только знаком, но даже работает с ним вместе. Юноша рассказывал, каким несчастным человеком стал Курт после автомобильной катастрофы. При этом он несколько раз употребил слово «зомби». Он выразил сомнение, что Курту удастся вернуться к нормальной жизни. К чувству невыразимо горькой утраты добавилось ещё сознание, ложное, собственной вины. Никто не мог разубедить его. Курт, сказал юноша, всегда был слабаком как до, так и после трагедии. Ему не хватало сил даже на простую работу, и когда в конце дня он шел к автобусу, то едва передвигал ноги. Блондин искренне жалел Курта, переживал, что не в силах ему помочь.

— Если ему так плохо, — сказала девушка, — удивительно, что он не покончил с собой.

— Наверное, Курт так и поступил бы, — ответил юноша, — не будь он христианином. А впрочем, хватит о нем, пойдем посмотрим, свободен ли корт.

Отложив в сторону Евангелие, я погрузился в размышления. Было ли Божьим промыслом то, что именно в момент, когда я читал слова «убиваем был», кто-то произнёс имя Курта Стиффлера? Возможно ли, чтобы Он в очередной раз избрал меня орудием своего всеблагого милосердия?

Или я был свидетелем простого совпадения, а не знака Божьего?

Я закрыл глаза и обратил к Нему немой вопрос. Ответа я не получил.

Дальше Евангелие я читать не стал. Повернувшись, я некоторое время наблюдал за играющими детьми. Совпадение или знак? Одно было абсолютно ясно — смерть была бы благодеянием для Курта Стиффлера. Нет сомнений, что только религия не позволяет ему самому покончить с земным существованием. Однако не все чувствуют себя столь сильно связанными предписаниями церкви. Тот бедняга в больнице, которому я передал капсулы дормизона, не считал, что совершает богомерзкий поступок, прекращая свои мучения. Впрочем, если Курт Стиффлер полагает, что самоубийство грех, пусть так и будет. Он тоже прав. Всевышний дает нам знать, какие поступки праведны, а какие греховны. Если Господь избрал меня, чтобы прекратить страдания Стиффлера, вместо того чтобы внушить ему самому мысль о самоубийстве, значит, он имел на то свои причины, хотя они выше нашего разумения. Мне Господь ясно дал понять, что сам я не должен прекращать свои душевные страдания на земле, — в этом и состоит Божья кара. Возможно, наступит день, когда Он сочтет мое служение Ему завершенным и подаст знак, что я полностью искупил свой грех. Тогда я буду свободен. Но до тех пор я должен исполнять все его предначертания. В тот день я мучительно долго пытался решить эту проблему. Ответ пришел лишь поздно вечером. Он не был облечен в словесную форму, а явился в виде мысли — настолько отчетливой и понятной, что она не могла быть моей собственной. Я не сомневался, что именно Он вложил её в мою голову. Окончательное решение на этот раз Он предоставил мне самому. Я должен был привести Курта Стиффлера к себе домой, побеседовать с ним, попытаться понять его и решить, заслужил ли он избавление от страданий, которое принесет ему смерть. Всевышний испытывал мою мудрость.

Поэтому неделю назад, примерно в это же время, я отправился к Курту Стиффлеру. Обмануть его оказалось удивительно просто, поскольку я прибег к несложной, но очень действенной уловке. Я сказал, что являюсь другом Зига Хоффмана и что тот посоветовал мне обратиться к нему за помощью. Сегодня вечером, продолжал я, ко мне домой придет человек для заключения важной коммерческой сделки. Он мексиканец и приедет из Мексики.

Другой участник сделки немец, он также будет у меня дома. Хотя и тот, и другой немного говорят по-английски, я не уверен, что они правильно поймут друг друга. А при этой сделке ошибки недопустимы. Именно поэтому я позвонил своему другу Зигу и спросил, не порекомендует ли он человека, который знает испанский, немецкий, а также английский. Зиг назвал Курта, заверив меня, что он обязательно поможет.

Я был уверен, что Курт не откажет, потому что Хоффман очень много для него сделал, И он действительно не отказал, хотя немного поскромничал, утверждая, что его английский далек от совершенства. Только когда я сумел убедить его, что для моей цели его знаний вполне достаточно, он согласился пойти со мной.

Никто не видел, как я входил в его дом. Никто не заметил нас с Куртом, выходящих из дома и направляющихся к стоявшей за углом машине. Если бы кто-то попался нам по пути и мог впоследствии меня опознать, я понял бы, что это тоже знак Всевышнего, отрицательный знак, свидетельствующий о том, что Курт Стиффлер должен жить. После недолгого ожидания, сконфуженный тем, что деловые партнеры подвели меня, я отвез бы Курта назад, в его убогую квартиру.