Фредерик Браун - Зверь милосердия

— Правильней сказать, мы не обнаружили полиса. Но он мог оставить его у парня, который одолжил ему деньги в Мехико. Своего рода залог. Хотел, чтобы тот получил свои зелененькие обратно.

— Ему никто не дал бы страхового полиса. Вскрытие показало, что он не прошел бы медкомиссии, даже если доктора осматривали бы его в телескоп. Однако забудем о полисе. Сейчас мы пытаемся выяснить, была ли у него физическая возможность убить себя. Допускаю, что у него мог быть какой-то психологический мотив не хотеть, чтобы об этом знали. Не исключаю, что он имел в виду, прежде всего отца Трента. Наверное, тот вел с ним душеспасительные беседы, утешал его.

— Но почему он выбрал задний дворик Медли? — спросил я.

Пожав плечами, Фрэнк снова уселся верхом на стул.

— Почему люди выбирают то или иное место? Отправился, скажем, гулять без цели, куда глаза глядят. В кармане лежал револьвер. Постепенно взвинтил себя до такой степени, что решил им воспользоваться. Он шел по Кэмпбелл-стрит, возможно, в сторону железной дороги. Решение уйти из жизни уже созрело, и теперь он размышлял лишь о том, как выдать самоубийство за убийство с целью грабежа. Железнодорожная насыпь была, по его мнению, самым подходящим местом. По пути он выбросил в сточную канаву бумажник с деньгами, чтобы полиция решила, что его ограбили. Перед домом Медли он чувствует, что больше не может ждать. Но чтобы сделать роковой шаг, ему нужно уединение, он не хочет умирать на тротуаре. Он обходит вокруг дома… Черт возьми, эта нелепая версия начинает обретать какой-то смысл!

Хотя в целом идея была моей, я не мог не высказать некоторых возражений:

— Но Медли был дома, и в окнах горел свет.

— Кроме того, его радиола работала на полную мощность. Мы не догадались спросить старика, включал ли он радиолу и какова была громкость. Если музыка гремела вовсю, Медли мог не услышать выстрела. — Внезапно он расхохотался: — Слышал бы кто, как мы толчем воду в ступе. Говорим обо всем, кроме главного — куда же девался револьвер. Как ты думаешь, Рыжик?

Я сказал:

— Когда-то я читал детективный роман. Не помню, кто его написал, и о чем там шла речь. Помню только что один мужик собирался покончить с собой, но не хотел, чтобы люди знали, что это самоубийство. Ясно? Так вот он всадил в себя пулю из крохотного пистолетика двадцать второгo калибра, и сделал это у открытого окна. Когда нашли труп, оружия нигде не было — ни в комнате, ни за окном.

— О, я сгораю от нетерпения, Шехерезада! Молю тебя, продолжай! Так что же случилось с пистолетом?

— Ещё раньше мужик поймал сову — огромную зверюгу. С помощью длинной веревки он привязал пистолет к ноге совы и в момент выстрела держал птицу в левой руке. Сова улетела в лес через открытое окно с привязанным к ноге пистолетом.

Откинув голову назад, Фрэнк минут пять сотрясался от дикого хохота.

Я сказал:

— Чёрт возьми, Фрэнк, я не собираюсь утверждать, что Стиффлер проделал то же самое. Просто хотел показать, что возможны случаи, когда человек может застрелиться, а оружия возле него не окажется. Понятно?

Фрэнк вытер слезы с глаз:

— Извини, Рыжик, я смеялся не над тобой. Просто представил, как Курт отправляется на последнюю прогулку с птицей под мышкой. Наверное, он взял бы ястреба. Для совы его револьвер слишком тяжел.

Я ухмыльнулся:

— Ястреб не подошел бы. Он покружился бы поблизости и вернулся на место происшествия. Ну, Бог с ними, с птицами, подумаем, что же произошло в действительности. Скажи, Фрэнк, утром кто-то мог найти револьвер и попросту взять его? Ну, скажем, проходивший мимо подросток. Заглянул мальчишка через живую изгородь, на цыпочках пробрался во дворик и смылся с пистолетом в кармане. Стиффлер лежал в такой позе, что пулевое отверстие не было видно. Его могли принять за спящего. Теперь, конечно, парень знает, что стащил пистолет у покойника, но признаться боится. Он или надежно спрятал его, или вообще счел за лучшее избавиться от него.

Фрэнк сказал:

— Да, дело могло обстоять, таким образом, но меня и этот вариант не устраивает. Человек лежит плашмя на спине, возле него — револьвер. Мало у кого из подростков хватит смелости пробраться в чужой двор, подойти к спящему и похитить оружие. Не забудь, он обязательно увидит, что глаза у лежащего открыты, а значит, человек не спит, а бодрствует или уже покойник. Мальчишка пустился бы наутек, начисто забыв о пистолете. Ну а взрослый бродяга, к примеру, смылся бы ещё быстрее, а оружия не взял бы, будь оно из чистого золота и усыпано бриллиантами.

Мне было неприятно это признавать, но Фрэнк был прав. О сове, конечно, я рассказал просто так, для примера, однако вполне допускал варианты с прохожими. Правда, я упустил из вида, что у трупа были широко раскрыты глаза. Фрэнк сказал:

— И ещё одно, Рыжик. Он не мог знать заранее, что револьвер сопрут. И не стал бы стреляться таким неудобным способом — в затылок, если бы хотел выдать свою кончину за убийство.

— Согласен, — сказал я. — Это было просто предположение. Забудем о нем.

Фрэнк покачал головой:

— Нет, не будем забывать. Лучше продолжим наши рассуждения. Версия со стервятником, улетающим в лес с револьвером, нам не подходит. Не устраивают меня также мальчишки или бродяги, крадущие револьвер у трупа с широко раскрытыми глазами. Это, однако, не означает, что нет другого разумного объяснения исчезновению револьвера. Если мы как следует пошевелим мозгами, то возможно, найдем его.

Я сказал:

— Мысль о сообщнике тоже отпадает. Я имею в виду человека, который согласился бы после самоубийства Курта прийти и забрать оружие.

Лицо Фрэнка оставалось задумчивым. Он сказал:

— Боюсь, в нашем случае полностью исключать сообщника нельзя. Видишь ли, если он покончил с собой, многие могли с пониманием и сочувствием отнестись к его поступку. Правда, есть немалый риск угодить в тюрьму. Известны случаи, когда друзья помогали самоубийцам, но при совершенно иных обстоятельствах.

— При каких? — спросил я.

— Ещё вчера я твердо верил, что самоубийства с сообщником не бывает, если речь не идет о коллективном самоуничтожении.

Но я забыл о деле Винкельмана. Оно имело место пару лет назад здесь, в Тусоне, ещё до того, как мы стали работать командой. Мы расследовали его вместе с Джеем.

— Я о нем не слышал. А что там произошло?

— Один местный житель, Эрнст Винкельман, умирал в больнице от туберкулеза желудка. Это мучительная болезнь, она причиняет больше страданий, чем рак, и также неотвратимо кончается смертью. Но умер он несколькими неделями раньше, чем прогнозировали доктора. После смерти сделали вскрытие и пригласили нас. Летальный исход был вызван двумя дюжинами таблеток снотворного — дормизона. При госпитализации больной таблеток с собой не имел, а в больнице этого снадобья не было. Выходит кто-то принес ему их с определенной целью.