Лео Мале - За Лувром рождается солнце

Я присоединился к Элен.

В ее дивных серых глазах стояли слезы радости.

Но не следовало заблуждаться. Миленькая интермедия подошла к концу, и неясное предчувствие предостерегало меня, что мерзость не замедлит вернуться в свои права.

Мы пообедали поблизости, а потом прошлись вдоль набережных. Мне хотелось, чтобы Элен побывала на яхте Корбиньи, но события этому помешали. Зрелище бродяг, сооружающих из ящиков под Новым мостом что-то вроде шалаша, напомнило мне о тех, кто подобрал меня изнемогающим и почти без сознания после пребывания у птице – торговца. И в памяти всплыли обрывки монолога бродяжки и ее спора с Бебером. "Я знаю этого человека", – говорила и повторяла она. Это относилось не ко мне. Если мне не померещилось, изображение этого человека было на фотографии, которую извлек из моего бумажника Бебер (право, Бебер и Альбер любили заглядывать в чужие бумажники). Фотография Луи Лере, которая, следовательно, не была похищена Бирикосом и компанией, но сохранена из сентиментальных побуждений нищенкой. Бродяжка и была – я в этом не сомневался – той побирушкой, которую в прошлом году отогнал от себя Лере, когда мы шатались по Центральному рынку. Что еще сказала Орельенна д'Арнеталь, ведь во времена ее славы она была известна под этим псевдонимом в парижском полусвете?.. Что же еще она сказала?..

– Имя Орельенна д'Арнеталь вам что-нибудь напоминает? – спросил я у Элен, опираясь о парапет сооруженного при Генрихе IV моста и глядя на текущую серую воду.

О Боже! И я заговорил штампами Фару!

– Нет. Это что-то из животного, растительного или минерального мира?

– Животного? Пожалуй... Она была его великолепным представителем, породистым! Минерального? Определенно, у нее было на распродажу поверх головы алмазов. И она их распродала. Растительного? Сейчас она влачит поистине растительное существование. Бездомна. Во время второй Прекрасной эпохи, в двадцатые годы, она сменила Лиану де Пужи, Эмильену д'Алансон и других красавиц...

– Вы что-то слишком уж осведомлены об этих дамах.

– Да. Довольно-таки. Эта Орельенна д'Арнеталь заслуживает, пожалуй, такой же известности, как и Национальная библиотека.

– Ах так?

– Вчера на улице Ришелье я тщетно разыскивал сведения, которые эта бедняжка в своем полупьяном бреду невольно мне предоставила. Впрочем, я забыл ее слова, которые слушал вполуха.

– А это важно?

– Они не очень мне пригодились, но подтвердили одну мою догадку и рассеяли мрак вокруг одной проблемы. Теперь я понимаю, почему Бирикос и компания были так уверены в том, что я замешан в деле с картиной Рафаэля. Пошли. Я постараюсь познакомить вас с Орельенной д'Арнеталь.

Мы прошлись вдоль берега, но я так и не заметил павшую царицу победоносного Парижа.

Поднявшись снова на верхнюю набережную, я купил у разносчика первый выпуск – помеченный шестым или седьмым – "Сумерек". И вздрогнул.

Во всю первую полосу, вытесняя на другие страницы сведения о внутренней и внешней политике государства, красовался портрет Женевьевы Левассер. Женевьева была полностью обнаженной. И даже с газетных страниц она излучала обаяние всеми формами своего прекрасного тела.

Марк Кове принял меня в своем рабочем кабинете в редакции "Сумерек", не заставив ждать. Лукавая улыбка играла на его губах.

– Что это такое? – спросил я, показывая ему экземпляр его листка.

Едва увидев на набережной газету, я сразу же распрощался с Элен, а одновременно и с надеждой повидать Корбиньи, еще одного спокойного клиента, которому мне нечего было бы сказать, и, подозвав такси, попросил отвезти меня в газету моего пьяницы друга, потому как ему-то мне было, что сказать. Посвященная Женевьеве статья помещалась под жирным заголовком: Приключенческий роман Жени, манекенщицы Парижа, более прекрасной, чем картины Лувра...

Заголовок плохо сработанный, косноязычный, но броский. Подписанный Марком Кове текст занимал с половину газетной полосы. Марк Кове писал обо всем – о первых шагах Женевьевы, о ее попытках в кино, о ее любовниках, упоминая одни имена и замалчивая другие, рассказывал забавные историйки, может быть, и не всегда достоверные. Среди любовников звездой был Этьен Ларпан. В связи с ним Марк Кове не менее шести раз упоминал об Арсене Люпене. Он вспоминал о его трагическом конце и возможной причастности к краже Рафаэля. Здесь он резко притормаживал и возвращался к Женевьеве, словно существовала какая-то взаимосвязь. В общем работа по американской модели создания сенсаций. Нанизанные, будто жемчужины, фразы. И жемчужин много.

– Что это такое?

– "Сумерки", – ответил Марк Кове, – самая крупная газета.

– Что это за статья?

– Это портрет. И я, пожалуй, им доволен.

– Я нет.

– Почему же, Бурма? А, я понимаю... Он заржал:

– Так вы, как и все. Вы не знали, что это очаровательное создание было любовницей похитителя картин Ларпана. Кому-то другому может быть и можно игнорировать эту несущественную подробность, но только не вам. Вам, знакомому с этой женщиной. Друг мой, если бы вы были пооткровеннее со мной в ту ночь, когда я у вас спрашивал сведения о Бирикосе, я бы вас просветил.

– Ладно. Вы рискуете нарваться на неприятности с этим, как вы его называете, портретом.

Он отмахнулся.

– Какие неприятности! Кроме нескольких историй, заимствованных у Мориса Леблана, подвигов Арсена Лишена, приписанных Этьену Ларпану, все достоверно. Я не опасаюсь...

Внезапно он замолчал и вдруг выругался:

– Черт возьми, Бурма! Вы же, наверное, знаете ее лучше меня. Определенно. Это сволочь?

– Нет.

– Вздыхаю с облегчением. Ведь есть такие, что рассказывают вам кучу историй, убеждают их напечатать, а потом вас же вызывают в суд.

– Если я правильно вас понимаю, вы сочинили эту статью...

– ...с разрешения заинтересованной особы, да.

– Она сама предложила вам эту сделку?

– Я с ней встречался. Но переговоры вел с малым, который, как мне показалось, хотел за ее спиной подработать. Но это же естественно.

– Малый... – Я описал Мориса Шасара.

– Именно он, – подтвердил Кове.

Я назвал имя.

– Но вы знакомы со всем семейством, – ухмыльнулся он.

– Он не прячется, – громко заметил я, обращаясь, впрочем, только к самому себе.

– А зачем ему прятаться?

– Да, действительно... Бесполезно расспрашивать о подробностях?

– Бесполезно, – улыбнулся он. – В кои-то веки вы в моих руках.

– Кстати, плевать я хотел на ваши сведения...

– Ладно, тем лучше.

– Могу я позвонить от вас? Все-таки хоть не зря к вам зашел.

– Звоните. Плачу не я.

Я снял трубку и попросил соединить с гостиницей "Трансосеан". Женевьевы у себя не было. Тогда я поискал в телефонной книге номер Рольди, на Вандомской площади, и вызвал его. Вскоре на конце провода зазвучал голос молодой женщины.