Росс Макдональд - Дело Уичерли

— Зачем ты рассказала ему о том, что сделал отец?

— Не знаю, по слабости, наверно. Сама не понимаю. В тот раз я ему все от начала до конца выложила. У меня всегда так — сначала сболтну лишнее, а потом люди из-за меня умирают.

В голосе Фебы появились истерические нотки. Шерилл нагнулся к ней и погладил ее по осунувшемуся лицу:

— Не вини себя, Феба. Нельзя же взваливать на себя все грехи человечества. Тебе пришлось пережить чудовищные два месяца, и никто тебя ни в чем не обвиняет.

— Да, — согласилась она, — мне действительно пришлось нелегко, я несколько раз порывалась даже покончить с собой. Если бы не ребенок, я бы решилась. Вместо этого я стала пить и без конца есть — надо же было как-то отвлечься от моей убогой жизни. — Феба скорчила гримасу. — Ведь больше всего меня раздражала именно убогость: эта жуткая квартира, где раньше жила мама и где Мерримен и его шурин установили за мной круглосуточную слежку. Они держали меня взаперти, заставили разучить мамину подпись... Потом, уже в Сакраменто, они велели мне покрасить волосы и носить мамины вещи.

— Чтобы ты могла получать деньги по ее чекам?

— Да, но и не только для этого. Мерримен сказал, что, если я выдам себя за свою мать, никто не узнает, что она убита. Он хотел скрыть всю эту историю до тех пор, пока мы не получим самый крупный чек — вексель на продажу дома. Верней, пока он сам его не получит, — с горечью добавила она. — Мерримен обещал, что, если я буду держать язык за зубами и подпишу продажный вексель на его имя, он даст мне денег, чтобы я смогла уехать из этих мест и спокойно родить. Но своего слова Мерримен не сдержал: он заплатил за мой номер в отеле и дал мне всего несколько долларов на еду. «С тебя хватит, — заявил он мне. — С какой стати я должен давать деньги убийце?» И тут я не выдержала и рассказала ему, что я не убийца. — Феба подняла на нас свои измученные, честные глаза: — Я ведь хотела как лучше.

— Хорошо тебя понимаю, — утешил ее доктор. — А в дальнейшем, надеюсь, буду понимать еще лучше.

— А как же отец? Я же погубила его.

— Он сам себя погубил. И тебе, Феба, придется с этим свыкнуться. Ты не должна отождествлять себя со своим отцом — да и с матерью тоже. К случившемуся несчастью ты имеешь лишь косвенное отношение. — Шерилл привстал с дивана. — Не кажется ли тебе, что на сегодня разговоров хватит?

— Пусть кончит, — сказал я. — Завтра меня уже здесь не будет.

— Да, дайте мне кончить.

И с этими словами Феба умоляюще выбросила вперед руку — первый жест, который она себе позволила. Шерилл снова сел на край кровати и стал кивать головой в такт ее сбивчивой речи.

— Мерримен ушел, а я всю ночь просидела без сна. В местной газете я вычитала, что в тот день из плавания вернулся отец, и решила, что надо поехать в гавань предупредить его. Но видеть его я была не в силах. Меня одолевали воспоминания. Мне вспомнилось, как я, четырехлетняя девочка, лежу у себя в кроватке, а за стеной ссорятся родители. Так я просидела у окна до трех часов ночи — впрочем, не все ли равно, до какого часа: ведь Скотт Фицджеральд говорит, что в потемках человеческой души всегда три часа ночи... Я сидела у окна, и мне казалось, что я слышу громкие голоса — голос моей несчастной убитой матери и моего несчастного убийцы-отца. Сколько себя помню, они всегда ссорились. Даже в день маминой смерти. Мне казалось, я вижу их в темном окне — их обоих и свое отражение. Все смешалось у меня в голове. Где они? В моей фантазии или за окном гостиницы? А может, меня нет, осталось лишь мое отражение? И далекие грубые слова: «Шлюха! Псих! Убью!»? Я несколько раз подряд громко произнесла свое имя: «Феба! Феба! Феба!» В древнегреческой мифологии Фебой звали богиню Артемиду. После этого голоса родителей вскоре пропали.

— Кроме того, ты написала свое имя на оконном стекле, — вставил я.

— Да, чтобы прогнать эти голоса. — Девушка слабо улыбнулась, но поймала на себе взгляд Шерилла, и улыбка исчезла. — По-вашему, это мистика, да? Значит, я сумасшедшая?

— Нет, нам всем это свойственно.

— А я все время боялась, что схожу с ума.

— Не бойся, не сходишь. — Шерилл улыбнулся.

— Но ведь я столько всего натворила! — воскликнула Феба и добавила, обращаясь уже ко мне: — Хуже всего то, что я попыталась уговорить вас убить Мерримена.

— Ничего страшного, он ведь тогда был уже мертв.

— Нет, я наверняка спятила. У меня в мозгу все помутилось. — Феба коснулась висков кончиками пальцев. Глаза у нее вновь потухли. — Сейчас мне лучше. Вы ведь знаете, это же не моя фантазия...

Она покраснела и отвернулась.

— Если хотите всю правду, в Сакраменто я приехала не по собственной воле. Мне сюда ехать не хотелось; наоборот, хотелось уехать подальше, чтобы никого из знакомых никогда больше не видеть. Но дядя Карл меня пристыдил, сказал, что это безумие, и уговорил лечь в клинику. Вчера утром он сам привез меня сюда.

— Неважно, как ты сюда попала. Главное, что ты теперь здесь.

— Нет, это важно, доктор, — возразил я и, повернувшись к Фебе, спросил: — А как Карл Тревор разыскал тебя?

— Я обещала ему, что никому об этом не скажу. Но сейчас ведь это уже не имеет значения, правда? Позавчера вечером он приехал за мной в отель «Чемпион».

— Позавчера?

— Кажется, да. У меня перемешались дни и ночи, но вроде бы это произошло позавчера. Он велел мне переехать в «Гасиенду», заявив, что в такой дыре, как «Чемпион», мне жить нельзя. На самом же деле в Сакраменто мне случалось останавливаться в местах и похуже.

— А откуда он узнал, что ты в «Чемпионе»?

— Про меня он вообще ничего не знал. Он принял меня за маму. Войдя, он обнял меня, поцеловал и назвал маминым именем. — Феба покраснела еще больше. — Когда же дядя Карл увидел, что я — не мама, он сник, стал плакать. Должно быть, он очень любил ее, — через силу добавила девушка.

— Ты сказала ему, что она умерла?

— Да.

— И что ее убил твой отец, тоже сказала?

— Да. Дядя Карл взял с меня слово, что я больше никому об этом не расскажу. Никому и никогда. — Феба прикусила губу. — А я рассказала.

— И правильно поступила.

— Нет. Я поступила бы правильно только в одном случае: если б уехала отсюда подальше. Чтобы в тишине и покое родить своего ребенка.

— Не беспокойся, — сказал Шерилл, — ты родишь своего ребенка в тишине и покое.

У Фебы загорелись глаза:

— Вы считаете, я могу рожать? Несмотря на наследственность и все прочее?

— По-моему, тебе просто нельзя не рожать.

— А где Бобби? Я могу повидать Бобби?

— Только завтра. Сегодня уже поздно, тебе нужен покой.

— Да, я очень устала.

Выйдя из здания клиники, я поделился новостями с Бобби Донкастером. Тот никак не мог поверить, что Феба не убивала своей матери, и совершенно одурел от радости. Бобби довез меня до «Сиесты», где мы и расстались.