Ли Чайлд - Джек Ричер, или 61 час

– Обычно они не ошибаются, – ответил Петерсон.

– И они обещают завтра снегопад.

– Похоже на то.

– Значит, кто-то должен здесь скоро появиться. Они не стали бы чистить посадочную полосу просто так.

Далеко на востоке и немного южнее самолет садился на другую посадочную полосу на авиабазе Эндрюс, штат Мэриленд. Это был совсем небольшой служебный реактивный самолет, арендованный армией для перевозки заключенных военной полицией. На его борту находилось шесть человек. Пилот, второй пилот, три офицера охраны и заключенный, капитан Четвертого пехотного полка из Форт-Худа. Он был в гражданской одежде, руки и ноги скованы стандартными цепями, соединенными между собой. Самолет остановился, спустили трап, и заключенного быстро отвели к машине, припаркованной рядом с взлетной полосой. Его посадили на заднее сиденье, где его ждала женщина-офицер в парадной армейской форме. Майор военной полиции. Стройная, рост незначительно выше среднего, длинные темные волосы, стянутые на затылке, загорелая кожа, глубокие карие глаза. В лице ее мешались ум, уверенность, молодость и склонность к озорству. Она носила орденские ленточки Серебряной Звезды и двух Пурпурных Сердец [30] Орден за отвагу и медали за боевые ранения. .

На переднем сиденье не было водителя.

– Добрый день, капитан, – сказала она.

Капитан ничего не ответил.

– Меня зовут Сьюзен Тернер. Мое звание майор, я командир 110-го подразделения военной полиции. Именно я веду ваше дело. Сейчас мы поговорим с вами минуту, потом вы снова сядете в самолет и полетите либо обратно в Техас, либо сразу в Форт-Левенуэрт [31] На территории форта расположена знаменитая тюрьма. . Возможны оба варианта. Вы меня поняли?

У нее был глубокий хрипловатый голос с легким придыханием. Такой не мог не внушать доверия.

Пехотный капитан все понимал.

– Я хочу адвоката, – сказал он.

Сьюзен Тернер кивнула.

– У вас будет адвокат, – сказал она. – У вас их будет великое множество. Поверьте мне, очень скоро вам будет некуда деваться от адвокатов. Как если бы вы явились на Ассоциацию американских юристов с приклеенной ко лбу банкнотой в сто долларов.

– Вы не можете со мной разговаривать без адвоката.

– Это не совсем так. Вы ничего не должны мне говорить без адвоката. А я могу говорить все, что пожелаю. Вы чувствуете разницу?

Капитан ничего не ответил.

– У меня для вас плохие новости, – сказала Сьюзен Тернер. – Вы умрете. Но вам это известно и без меня, не так ли? Вы полностью провалились. Без вопросов. Вас никто не сумеет спасти. Именно такие слова вы услышите от адвокатов. Сколько бы вы их ни получили, все будут повторять одно и то же. Вас казнят. Весьма вероятно, очень скоро. Я не намерена давать вам ложных надежд. Вы ходячий мертвец.

Капитан продолжал молчать.

– Точнее, вы сидячий мертвец, – продолжала Сьюзен Тернер. – Вы сидите в машине и слушаете меня. И правильно делаете, потому что сейчас вам предстоит сделать самый важный в вашей жизни выбор. Вариантов два. Второй состоит в том, какой будет ваша последняя трапеза. Бифштекс и мороженое – так бывает чаще всего. Не знаю, почему. Впрочем, мне наплевать на ваши гастрономические пристрастия. Меня интересует первый вариант. Хотите узнать, в чем он состоит?

Капитан молчал.

– Первый вариант заключается в том, за что вас казнят. Либо вы вернетесь в Техас, где вас осудят за убийство жены, либо в Левенуэрт, где казнят за измену родине. Я буду с вами откровенна: ни один из этих вариантов не выглядит достойным. Но если ваш выбор падет на Техас, то некоторые люди смогут вас понять. Стресс после боевых действий, многочисленные военные операции и тому подобное. Посттравматический синдром. Некоторые люди даже будут считать вас жертвой.

Капитан продолжал молчать.

– А вот измена родине – совсем другое дело, – продолжала Сьюзен Тернер. – За это нет прощения. Ваши отец и мать будут вынуждены продать дом и переехать. Возможно, им придется сменить имя. Не исключено, что продать дом не получится и они повесятся в подвале.

Капитан молчал.

– Потолок в подвале недостаточно высокий, и их смерть будет долгой, похожей на удушение. Может быть, они будут держаться за руки.

Никакой реакции.

Тернер повернулась. Длинные ноги, затянутые в темный нейлон.

– Теперь подумай о младшем брате. Все годы он смотрел на тебя, как на образец. А теперь все исчезнет. Он будет вынужден уйти из военно-морского флота. Кто поверит ему, кто возьмет в свою команду? Брат предателя… Для него это также приговор. Он пойдет работать на стройку. Начнет пить. И каждый день будет проклинать твое гнусное имя. Возможно, также покончит с собой. Пустит себе пулю в лоб. Или выстрелит в рот.

Молчание.

– Поэтому я предлагаю тебе сделку, – сказала Сьюзен Тернер. – Говори со мной сейчас, отвечай на мои вопросы, сделай полное признание, сообщи все детали – и твоя измена останется тайной.

Капитан молчал.

– Но если ты не начнешь говорить, мы сделаем твой процесс публичным. Мы откроем его для прессы. Мы расскажем Си-эн-эн, где живут твои родители, сообщим о тебе в подразделение, где служит твой брат. И не офицерам, а его товарищам.

Долгое молчание.

– Ладно, – заговорил капитан.

– Ладно – что?

– Ладно, я буду с вами говорить.

– О чем ты будешь со мной говорить?

– Я буду говорить с вами обо всем, мадам.

Сьюзен Тернер опустила стекло машины со своей стороны.

– Передайте пилоту, что он может идти обедать! – крикнула она.

Платон повесил трубку, закончив разговор со своим пилотом. Тот позвонил, чтобы сказать: в ближайшие двадцать четыре часа погода на севере ухудшится и снова начнется снегопад. Платон уже это знал. У него имелось спутниковое телевидение. Рядом с его домом была размещена огромная тарелка. Тарелка соединялась с ресивером, который, в свою очередь, имел выход на громадный жидкокристаллический телевизор «Сони», висящий на торцевой стене в гостиной. Он показывал канал погоды.

На стене висел не только телевизор. Там же находились восемнадцать картин, которые отчаянно боролись за свободное место. На двух длинных стенах разместилось сорок три картины и двадцать – на другой торцевой стене. Всего восемьдесят одно произведение искусства. Большинство из них являлись второстепенными творениями третьеразрядных художников или того хуже. Одна картина якобы принадлежала кисти Моне, но Платон знал, что это подделка. Моне был плодовитым художником, и его творения часто копировали. Кто-то однажды сказал, что из двух тысяч полотен, написанных Моне за всю жизнь, шесть тысяч находится только в Соединенных Штатах. Платон не был глупцом. Он знал, чем обладает. И знал почему. Его мало интересовало искусство. Во всяком случае, в таком виде. Каждая картина являлась напоминанием, рассказывающим о загубленной жизни.